– Носовая… огонь!

Яша Румянцев, словно только и ждал этой Гришиной команды: гхах! Перезарядил: гхах! Попали, нет ли – не видать. И вдруг оттуда, от лодки – фуррр! И еще. Второй снаряд разорвался у самого нашего борта. Осколки искры высекли из Яшиной полубашни!

Огонь! – приказывает Гриша. А подлодка… уже пошла на погружение.

Время 03.30. Ветер – 17 метров в секунду (семь баллов). Температура воздуха минус 13°. Следить за погодой – мой кусок хлеба. Анемометр в руке…

– Смотреть, смотреть! – шумит Гриша.

И без шума ясно, чем пахнет недосмотр. Лодка-то…

Снова светло. Луна! Даже в войну красиво. Впереди замигал зеленый огонек – «Ударник» правый поворот показывает.

– Право руля.

– Руль вправо.

Спускаюсь в большой носовой кубрик – Кузе, рулевому, смену разбудить. Храп. Стон. И враз… кубрик подпрыгнул от мощного взрыва! Пулей на мостик. Пар из котельной; волны через кормовой мостик; механик Киртс над пропастью, где была корма, в белых кальсонах (кормы, с пушкой, нет). Все это фиксируется в какие-то доли секунды.

Мимо нас белое привидение – транспорт «Минна»…

– Сигнальщик! На «Ударник»: имею пробоину (кормы нет!), – диктует Гриша, – прошу оказать помощь.

«Ударник» разворачивается (на минном поле), пытается подойти к нашему, тонущему, левому борту. Проснулись – опомнились пассажиры. Как вода с плотины – снесли леерные стойки, сбивая друг друга с ног, хлынули (тральщику удалось стукнуться о наш борт) на палубу ТЩ… мимо… на палубу…

мимо! Борта кораблей сплющивают упавших…

Пытается командир «Ударника» еще раз подойти, но его отбрасывает волной (семь баллов).

– Саша, – говорит Жора-лейтенант, – посвети спичкой, посмотрим место, где тонем. Так… Банка Калтбодагрунт, справа – Юминда…

Глубина 65 метров.

Штурман привязывает к рулону с картой грузик.

Спокойствие лейтенанта передается и мне, я перестаю дрожать (корабль держится!). Мы обнимаемся…

На шкафуте – боцман, катер. Люди обсели – катер о фальшборт!

Два лейтенанта армейских с пистолетами в руках возле кучи спасательных поясов, собираются палить друг в друга; Климов:

– Возьми фланельку, хочешь – бушлат! (И этот, как те лейтенанты.)

А корабль держится!..

Никого на носу. Осталось до «купели» метра полтора…

– Мама, мамочка!..

И – за борт! Как в кипяток.

После рассказывал Бумберс: «Мы… это, когда было метра три до «Ударника», прыгнули. Я, Данилушкин, Крастыньш. Простояли до Гогланда – негде было сесть, столько людей спасли матросы…» Рассказывает Петя Акентьев: «Я тоже сделал сальто, но… попал за борт, между двух корпусов. Как мене не раздавило, не сделало из мене блин – удивляюсь. Ору. Подали с «Ударника» конец, я уцепился за него зубами, как вошь за кожух!» Жора-лейтенант: «Документы утопил, не знаю, что делать. Смотрю, механик Кире пояс надевает… Вместе прыгнули за борт, волны разбросали нас… Вдруг: слышу голос Гриши. Шлюпка на гребне волны! Кричу, захлебываюсь… Замерзаю, чувствую: конец. Нащупал пистолет в кармане, но пальцы не подчиняются… Теряю сознание. Потом – шум! Шум мотора слышу! Морской охотник! Кричу… Подобрали».

Комиссар Фролов: «…Кажется, не помню, я за какой-то ящик ухватился, потерял сознание. Как иголку в сене, обнаружил меня «Ударник». Ефимов, командир, старый мой приятель. Спасибо ему».

…Мешают валенки. Начинаю стаскивать их, захлебываясь, под водой. Пробкой вверх, на трехметровую волну! Руки – грабли, молочу локтями подальше от корабля, а то утянет с собой. Вокруг – головы, ящики…

– Маруся, – кто-то кричит, – прощай!

– Вставай, проклятьем… – голос тонкий, обрывается.

– В господа… в адмиралов… Не умеют воевать! Аааааа!

Теряю сознание. Очнулся от грохота: «Вирсайтис» вертикально (все с него осыпалось)… На фоне луны. Постоял так с минуту и… пошел вниз, как решившийся на все самоубийца. Тихо стало. Никто не поет, не ругается. Ктото рядом хекает… Двое в гимнастерках. Глаза красные, навыкате, хватают меня за ноги, за шею…

– А ну, отлупись на два лаптя в сторону! – кричу акентьевскую фразу и ухожу с этими двумя под воду. И там, вопреки психологии утопающих, они меня упускают.

…Звездочка. Маленькая, но яркая. Низко так, кажется, метров десять до нее. Венера? Марс?

Все, хватит! Не на что больше надеяться, все наши корабли ушли. Руки по швам – пошшел вниз.

Страшно быстрое кино крутит передо мной мою жизнь: мама повязывает платок (у меня болят уши), Галка целует, привстав на цыпочки, технорук Петровский (в военном) смотрит мне в глаза…

Нет, нет! Если каждый вояка будет так легко сдаваться… Выталкиваю себя! Глубоко, однако, я успел утонуть. Хватаю, как рыба, воздух… Винты! Проворачиваются, «живые». От винта! На корме… Не по-нашему написано… Неужели немцы подбирают? Нет уж, сучки, лучше я сам… Гребу локтями. А что же там написано? Да… это же «Лайне»!

– На «Лайне»! Спасите! – кричу. (Слева, на луне, черные головы-валуны. Цепляются зубами за поданные концы, срываются…) – Спасите!

– А ты кто такой? – почему-то спросили с мостика.

– Сигнальщик с «Вирсайтиса»!

Бросили спасательный. Меня стало ветром относить от корабля. Отпускаю круг. Смотрю: шлюпка на талях по правому борту. Я к ней. Два человека качаются вверх-вниз. Уловил момент – раз! – локтями за борт.

– Забрасывай ноги! – кричат.

– Нет ног, отморозил, кажется.

– У нас все равно нет врача! – пьяный голос. Набрасывают, однако, под мышки петлю. Все. Выключился. Снится: кто-то, подбрасывает меня вверх. Больно. Возвращаюсь к жизни. «Подорвались, подорвались!» – слышу. Открываю глаза: красноармейцы сбились у люка, лезут друг на дружку… Паника.

Бежать не хочется. И не могу: все тело – сплошная рана. Осматриваю себя, как та английская бабка у Маршака: «Ей-богу, это не я!» Я на решетках над котлом, в валенках, в белых брюках, гимнастерка с ефрейторской штукой в петлице; на голове полотенце… Уши – потрогал – волдыри.

Возвращаются на прежние места красноармейцы: это был не взрыв – шуровку уронили в кочегарке! Нервы… А вот это уже настоящий взрыв! Но никто никуда не побежал. Узнали: канлодка «Волга» подорвалась. Но идет самостоятельно.

На мертвых ногах спускаюсь с просушки вниз.

– О, явление Христа народу! Жив, крестничек? – радостно шумит чумазый, пьяненький слегка, кочегар. – Я – Ваня! А ты?

– А я – Саня!

– Елочки! Я думал: хана тебе. Честно. Пульс пропал, положили тебя на юте с теми… которым все равно, где лежать. Между прочим, там лежит ваш старшина 2-й статьи, комендор, Потатуев, кажется, его фамилия? В живот чем-то… Кричал, просил добить. …Так вот, лежишь ты там, а мне обидно: чуть не накрылся из-за тебя. Вынул из кучи и давай тебе искусственное делать. Даже паром из шланга подогревал! Учти. Может, и меня когда из беды вынешь, война-то, видать, длинная будет. Тут еще ваши есть. Идем, покажу.