Когда оперативники вышли на свежий воздух, Платов произнёс:

— По-моему, она сволочь.

— Человек специфический, но работать будет, — сказал Шведов. — Она уже направляла дела в суд по нашим материалам. Не худший вариант. Во всяком случае, сразу не побежит продавать материалы жуликам, как некоторые её коллеги. И в чём-то она права. С доказательством умысла у нас проблемы.

Для привлечения по статье о мошенничестве необходимо доказать умысел. То есть что жулики заведомо знали, что продают поддельные полотна. В этом главная трудность. Доказывается этот самый умысел по косвенным уликам, по намёкам, по логике.

— Нет нерешаемых проблем, — отмахнулся Шведов. — Конечно, все её замечания мы не выполним, но необходимые выполнить обязаны. Поехали ко мне, сейчас раскидаем, кто что делать будет…

* * *

Прошли солнечные майские праздники. И маховик событий начал стремительно раскручиваться.

На стол продолжали ложиться сводки ПТП по телефонам Левицких и Носорога.

Разговоры Ирины отличались унылым однообразием. С утра до вечера она звонила антикварам — знакомым, полузнакомым или почти незнакомым — с одинаковой присказкой:

— А вы слышали про Кононенко? Он жулик. Он лишил меня всего. Забрал у меня квартиру, машину, деньги. И хочет посадить.

Большинство её собеседников сочувственно цокали языком, дежурно сетовали на общее падение нравов. Пару раз Левицкая нарывалась на резкие отповеди: «Зачем вы мне это говорите? Мне это неинтересно. Не звоните, пожалуйста, сюда больше».

Ошалевший немножко от вычитывания этих текстов, Платов, расположившийся напротив Шведова в кабинете на Житной, с чувством воскликнул:

— И не лень ей такой фигнёй маяться?

— Почему же фигнёй? — не согласился Шведов. — Это продуманная пиар-акция.

Интереснее дела обстояли с Носорогом. Ирина Левицкая один раз позвонила ему и осведомилась:

— Чего будем делать с Цеховиком?

На что удостоилась ответа:

— Делай что хочешь, ласточка моя. На твоём месте я бы вернул бабосы. Свою долю я готов Цеховику отдать. Ты же знаешь, у приличных людей так положено — попался, так отдай деньги и работай дальше. Но за тебя я платить не собираюсь.

— Ничего я никому не должна! Это мне все должны. Цеховик — негодяй. Он меня обманул. Он…

— Ласточка, избавь меня от лишних подробностей. У меня своих проблем хватает…

Однажды Носорогу позвонил человек, назвавшийся Ашотиком, и нервно выдал:

— Он падла! Его мочить надо. Я ему говорю — ты ж сам всё это сделал. Сам нам говорил и писал. А он — вы все фальшивщики, мошенники.

— Ну, ты аккуратнее, сокол ты наш ясный, — примирительно отвечал Носорог. — Какое мочилово, ты чего, Ашотик, перегрелся?

— Да, перегрелся! От мыслей, на какие бабки у нас попандос! Такие деньги. Ой, такие деньги. Ты понимаешь, что нас растерзают.

Потом Ашотик стал названивать постоянно и призывать к кровной мести, а Носорог, спокойный как танк, пытался его угомонить.

Выяснилось, что в Третьяковке есть эксперт Вячеслав Сурин, светило искусствоведения по русской живописи девятнадцатого века. Его заключение обладало силой официальной печати. Его услугами пользовались все уважающие себя арт-дилеры. Он дал заключение и Носорогу на картину Де ла Кура, которую признал подлинным Киселёвым. Узнав, что картина оказалась перелицованной, эксперт начал копаться в каталогах, в Интернете, выявил ещё несколько перелицованных картин, среди которых были принадлежавшие Носорогу и Ашотику.

— Ты видел этот его список? — спрашивал Носорог.

— Сам список не видел. Но слышал, какие там вещи! — верещал Ашотик.

— Наших там много?

— Рома, их хватит, чтобы нас в асфальт закатали. Грохнуть его надо, пока он этот список не опубликовал!

— Орёл ты наш горный, угомонись. Никого убивать не будем. Будут предъявы, будем думать, как их гасить.

— А предъявят на десять лямов?

— Тогда будем думать. А пока оставь Сурина в покое…

По Москве уже вовсю ходили слухи о списках Сурина. Но пока конкретно никто ничего не знал.

Прошло ещё несколько дней. Потерпевший удил рыбку в Подмосковье. Оперативники уже почти доработали материал.

Просматривая в гостях у Шведова очередную пачку сводок, Платов как на стенку наткнулся на текст. И спросил:

— Герман, ты это читал?..

Носорог говорит неизвестному:

— Мои близкие в погонах сказали — полицаи на меня какой-то материал собирают по подделкам. Эта ворона кладбищенская Левицкая. Никак не разберётся с лохом.

— Упаси господи, если дело возбудят. Хлопот не оберёшься.

— Да ничего не будет. Хрен докажут. Разрулю я всё. Близкие помогут. Они в чинах — их щелчка пальцем достаточно, чтобы в мою сторону менты глядеть зареклись…

Шведов пару раз прочитал выделенный маркером фрагмент.

— Получается, у нас утечка информации, — сделал он напрашивающийся вывод.

— И где течёт? — произнёс Платов безрадостно.

— Ты и я вне подозрений… Или следствие, или прокуратура слили. Как только фигуранты поймут, что за них взялись серьёзно, они или поднимут кипеж, начнут заносить деньги, искать ходы. Или…

— Или свинтят в неизвестном направлении. Имея открытый Шенген, это нетрудно.

— Чувствую, надо их брать. Время сейчас против нас работает. Притом в ближайшие дни. — Шведов пододвинул к себе коричневый, казённого вида телефон и начал настукивать номер своего начальника отдела.

* * *

Следачиха, развалившись в кресле, явно скучала, не в силах найти себе достойного занятия. Но когда оперативники вошли в кабинет, тут же выпрямилась и напустила на лицо маску страшно озабоченного и невероятно делового человека, у которого досужие бездельники-посетители готовятся отнять часть драгоценного рабочего времени.

— Вот, — Шведов протянул ей папку. — Что могли, доработали.

Лукашкина принялась лениво листать материалы, и мина на её лице становилась всё более скучающей.

— Ну что-то сдвинулось, — благосклонно объявила она.

— Так пора возбуждать дело.

— Какие вы реактивные. Не всё ещё сделано.

— Чего ещё не хватает? — устало осведомился Шведов, которого эта игра в «принеси ещё бумажку» начинала утомлять.

— Объяснения с подозреваемых получить. Только после этого возбудимся. А там и вопрос о мере пресечения можно будет решить.

— А вы знаете, как далеко за это время с открытым Шенгеном убежать можно? — прищурился Шведов.

— Таковы требования закона. Для возбуждения дела по мошенничеству прокуратура требует получать объяснения у подозреваемых.