Судя по закрытой двери и запертым ставням, в скромном трехэтажном доме уже никто не жил. Однако он все же постучал и крикнул, чтобы ему открыли «именем короля». Послышались шаги, заскрипели засовы, распахнулась дверь, и на пороге появилась худенькая рыжеволосая женщина среднего роста, в платке и длинном черном платье, говорившем о трауре. Единственной данью моде была филигранная золотая цепочка на талии и свежие белые кружева вокруг длинной тонкой шеи и на манжетах. Лицо было строгое, губки капризные, взгляд серых глаз — бесцеремонный. Корбетт показал женщине свои бумаги, которые она взяла в руки и внимательно прочитала, медленно шевеля губами. Потом она вернула их Корбетту и повела его в ближайшую комнату, где открыла ставни, впустив дневной свет. В комнате было пусто, если не считать кожаных сундуков и сложенной в кучи одежды.

Некоторое время женщина изучала Корбетта.

— Я — Джин Дюкет, — тихо проговорила она. — Что вам нужно?

В ее голосе прозвучал вызов, но Корбетт, решив не обращать на него внимания, сообщил о своем расследовании смерти Лоренса Дюкета. Несмотря на траурное платье, женщина как будто не была расстроена гибелью брата. И только когда Корбетт упомянул Крепина, она прищурилась и на щеках у нее появился яркий румянец.

— Господин чиновник, мне не нравился Крепин, — ответила она, как отрезала. — Он был…

Она умолкла, подыскивая нужное слово.

— Вымогателем?

— Да, господин Корбетт, вымогателем, ничтожеством, прелюбодеем и развратителем женщин!

— Это правда? — спросил Корбетт.

Джин не ответила, но, отвернувшись, решительно кивнула.

— Поэтому Лоренс убил его?

Джин вновь повернулась к нему и нервно засмеялась.

— Господин чиновник, мой брат и я, хоть мы и вышли из одного чрева и жили под одной крышей, не любили друг друга. — У нее вновь вырвался нервный смешок. — Мой брат убил Крепина не из-за меня. У него были другие причины! — Она мельком взглянула на Корбетта. — Я ничего не знаю, но уж Сука-то должна знать!

— Кто такая Сука, мадам?

— Элис атт Боуи. У нее таверна на Сент-Марк-лейн, любимое место ее ухажеров Реджинальда де Ланфера, Роберта Пиннота, Пола Стабберхеда, Томаса Коронера… — Она затихла, крутя в пальцах золотую цепь. — Любовница Крепина. Проклятая шлюха! — Джин как будто плевалась словами. — Крепин заставил меня раздеться, лечь с ним и принять нехорошую позу, а потом рассказал об этом ей и всем остальным.

Джин буквально упала на один из сундуков и спрятала лицо в ладонях. Некоторое время Корбетт молча наблюдал за ней.

— Лоренс тоже был любовником Элис?

Джин подняла голову и громко рассмеялась:

— Мой брат, господин чиновник, не любил женщин. Что же до настоящей причины его ссоры с Крепином… — Она посмотрела прямо в глаза Корбетту. — Об этом мне ничего не известно, к тому же мне все равно, потому что скоро меня тут не будет. Уезжаю к родственникам. У меня родственники в Оксфорде. — Она поднялась и расправила складки на юбке. — Вот и все, господин Корбетт. Желаю вам всего хорошего.

Джин отперла дверь и отошла в сторону, пропуская чиновника.

Оказавшись на улице, Корбетт сразу же ощутил непомерную усталость, голод и отчаянное желание оказаться в собственной постели. Он купил пирог у первой попавшейся торговки и съел его на ходу, твердо решив держаться подальше от таверн с их крепким элем — хотя бы один день. Свою работу он начал неплохо, собрал кое-какие факты, и теперь надо было сложить их в какую-то приемлемую картину. Кое-что смущало его, не давало покоя, и он знал, что не успокоится, пока не наведет порядок в своих мыслях.

Свернув с Чипсайд на Патерностер-роу, Корбетт уже в темноте подошел к Темза-стрит. Войдя в дом, он приказал хозяйке, угрюмой жене торговца, принести разожженную жаровню и стал подниматься по расшатанной лестнице на чердак. Сначала он полежал на кровати, закутавшись в плащ и вспоминая все, что видел и слышал. Постепенно что-то начало вырисовываться. Тогда он зажег свечи, развязал котомку, достал письменные принадлежности и принялся не спеша записывать на обрывке использованного пергамента те факты, которые на тот момент казались ему важными.

Проснулся Корбетт довольно поздно и почти сразу взялся за записи, сделанные накануне, внимательно изучил их и долго вносил поправки, пока не остался доволен своей работой. Тогда он умылся, оделся, быстро позавтракал, закутался в плащ и, выйдя из дому, торопливо зашагал по направлению к реке. Яркое зимнее солнце как будто хотело успокоить Корбетта, обнадежить, что расследование идет так, как надо. Ему казалось, он разобрался в том, что произошло в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, хотя еще и не знает точно, почему и как это произошло. Эти вопросы не давали ему покоя, пока он шел к Уотергейт, где нанял лодку, чтобы добраться до Вестминстера. Путешествие было хуже обыкновенного, к тому же он еще сильнее замерз. На берегу, надвинув капюшон на лицо, чтобы не быть узнанным, он стал быстро пробираться в толпе, обходя кругом канцелярию. Возле небольшого здания он остановился, постучал в дверь и потребовал, чтобы его впустили. Ворчливый голос посоветовал ему идти прочь, но он еще раз постучал в дверь и еще раз потребовал, чтобы его впустили. Обладатель ворчливого голоса вновь стал его прогонять, но он опять постучал, и так продолжалось, пока дверь не распахнулась и на пороге не возник высокий, аскетического вида человек в длинном коричневом балахоне.

У него было длинное бледное морщинистое лицо и водянистые глаза, щурившиеся на ярком свету.

— Господин Кувиль, это я, Хью Корбетт. Вы так ослепли, что не видите меня, или до того одряхлели, что не узнаете?

Искаженное гневом старческое лицо расползлось в улыбке, и рука со вздувшимися синими жилами схватила Корбетта за плечо.

— Лишь ты один, Корбетт, смеешь беспокоить меня, — пробормотал он. — Мой лучший ученик! Входи. Входи. Холодно тут.

Хью вошел в плохо освещенную комнату, пропахшую салом, углем, кожей и старым пергаментом. Здесь стоял стол на козлах и высокий табурет, а все остальное пространство было занято кожаными и деревянными сундуками разных размеров. Некоторые из них были открыты, и везде лежали свернутые пергаменты. Любой запутался бы в этом хаотичном нагромождении документов, однако Корбетт знал, что Кувилю не составит труда мгновенно отыскать понадобившуюся записку. Здесь находился архив канцелярии и казначейства за несколько столетий. Как только документ был подписан и соответствующим образом оформлен, он занимал место в королевстве Нигеля Кувиля. Когда-то тот был старшим чиновником в ведомстве лорд-канцлера и получил это назначение в качестве надела или синекуры за верную службу Короне. Кувиль был наставником Корбетта, когда Хью только начинал свою службу в канцелярии, и, несмотря на существенную разницу в возрасте, они стали близкими друзьями.

Посыпались вопросы и язвительные замечания, однако Корбетт ловко парировал их, пока архивариус не сказал с улыбкой: