богатства твоего, если ты всякому будешь отдавать не только рубашку, но и верхнюю одежду?..

Коля не знал, что ответить, но и отказаться от всех своих грёз, от всего, о чём он мечтал с таким жаром, о чём долгие вечера разговаривали они с другом Мишей, не хватало духа.

И опустив голову, он пошёл прочь от Иисуса.

X

Молва о необычайном проповеднике в белых одеждах разнеслась далеко за пределы столицы.

Народ вереницей сопровождал Иисуса, и там, где останавливался Он и начинал учить, быстро собиралась громадная толпа народа. Покуда наряд полиции успевал явиться к месту сборища, Иисус уже учил в другом месте, и другая толпа с напряжённым вниманием слушала такие новые для неё слова.

Но далеко не все одинаково сочувствовали тому, что говорил Христос.

Случалось, что кто-нибудь из толпы резко прерывал Его, задавал вопросы с явным намерением обличить Христа или в сектантстве, или в политической неблагонадёжности. Но Христос, к радостному изумлению большинства, всегда несколькими словами, простыми и ясными, без труда разбивал козни врагов. Это приводило их буквально в ярость; и тогда они начинали грозить Ему тюрьмой и виселицей.

На другой день после заседания у митрополита Христос рано утром вышел на площадь. Его уже ждал народ, потому что Он часто приходил туда.

Христос чувствовал, что недолго Ему остаётся учить, и потому с какой-то особенной тихой лаской смотрел на окружавшую Его толпу. Это были по преимуществу простые люди: приказчики, дворники, прислуга. В отдалении стояло несколько священников, несколько дам, какой-то офицер в николаевской шинели.

Христос говорил:

– «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был наг, и вы одели Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне.

Кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё. Не любящий Меня не соблюдает слов Моих.

Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом».

Вы должны или последовать за мной, или не называться моими учениками, но открыто признать себя язычниками.

«Никакой слуга не может служить двум господам. Нельзя служить Богу и мамоне». Что высоким считается у людей – богатство, чины, роскошь, слава, – то мерзость пред Богом!

«Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится!

Приидите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас!»

В это время из толпы ко Христу подошёл высокий седой старик, сборщик на построение храма, в каком-то полумонашеском одеянии.

– Сладко поёшь, – насмешливо сказал он, – где-то сядешь? Откуда такой взялся?

– Я – Иисус из Назарета, – проговорил Христос.

– Ну, этого я там не знаю, а, только что, на улицах народ мутить нельзя… вот что. Про каких это ты тут двух господ толкуешь… Тоже, небось, понимаем вашего брата; небось, оба кармана прокламациями набиты. Недаром балахон-то надел.

– А ты не мешай ему! Дай послушать… – вмешался какой-то молодой парень.

– Много ты понимаешь, – презрительно бросил ему старик, – тут против Царя и церкви православной средь бела дня митинг устроили, а ты: «Дай послушать».

– Да что ты сам-то смыслишь! Ничего тут против Царя сказано не было. Говорят тебе: Богу, так Богу, а хочешь мамоне, валяй мамоне.

– А вот я сейчас тебе покажу!

И обратясь ко Христу, старик сказал:

– Ну-ка, любезный: позволительно ли Царю подати платить?

Он подмигнул толпе и остановился в ожидании.

Всех заинтересовал этот вопрос. С ожиданием следила толпа за бледным лицом Христа.

Христос поднял Свои задумчивые глаза и спросил:

– Есть у тебя какая-нибудь монета?

Старик недоумевающе уставился на Христа:

– Да ты что?! Экспроприатор, что ли?

– Давай, давай, уж он знает! – нетерпеливо понукали его со всех сторон.

Старик достал рубль:

– Вот, на! Рубль даю.

Христос не взял монету в руки, а только спросил:

– Кто изображён здесь?

– Ну что ты разыгрываешь-то, – с неудовольствием проворчал старик, – знаешь, кто: Государь Император.

– Так вот и отдавай Царю то, что ему принадлежит. Ну а Божье Царю отдавать нельзя.

Купец молча спрятал рубль и отошёл.

А по толпе пронёсся гул восторга. Но это был не легкомысленный восторг от внешней красоты ответа Христа. Видно было, что простые сердца поняли, что хотел сказать Он, и поняли, сколько скорби, сколько жестокостей влечёт за собой проведение этого ответа в жизнь.

Христос поднялся, чтобы идти в другое место, ибо опасно было оставаться на одной площади слишком долго.

– Ты теперь куда пойдёшь, Учитель? – спросил Его один человек из толпы. – Мне бы хотелось после догнать Тебя.

– А ты для чего хочешь уйти? – спросил его, в свою очередь, Христос.

– Сегодня похороны моего отца.

– «Иди за Мною, – повелительно сказал Христос, – и предоставь мёртвым погребать своих мертвецов».

И человек из толпы, ни слова не говоря, пошёл за Иисусом.

– Ах ты, безбожник, – укоризненно говорила им вслед какая-то старуха, – ни жалости, ни стыда, а ещё на слово Божие ссылается…

Когда Христос прошёл несколько улиц, к Нему приблизился очень юный молодой человек, видимо взволнованный и опечаленный.

Христос узнал в нём одного из Своих учеников.

– Что с тобой? – спросил Христос.

– Учитель, – чуть не плача, проговорил юноша, – ты велел нам посещать заключённых в темницах. Я пошёл, но меня они не пустили, требовали пропуск, спрашивали, к кому и по какому делу. А когда я сказал, что хочу в темницу не к родственнику и не к знакомому, а потому, что Иисус велел посещать заключённых, они стали смеяться надо мной, а потом чуть не избили меня.

– Утешься, – сказал ему Христос, – так поступали и с пророками, бывшими прежде вас…

XI

Ровно в двенадцать часов карета митрополита остановилась у дома генерал-губернатора.

Анания, в праздничной шёлковой рясе, в белом клобуке, по парадной мраморной лестнице взошёл в приёмную.

Низко кланялись ему лакеи, низко кланялись какие-то генералы и штатские в приёмной. Анания привычным жестом благословлял их, но лицо его было озабоченно и строго.

Генерал-губернатор сейчас же принял владыку.

– Я к вам, ваше превосходительство, – начал митрополит, усаживаясь в глубокое бархатное кресло, – по весьма важному делу.

– Чем могу служить вашему высокопреосвященству?

– Извините меня, ваше превосходительство; конечно, я не осмелился бы вторгаться в вашу, так сказать, гражданскую область, но есть нечто, что слишком соприкасается единовременно и с церковью, и, так сказать, с администрацией. Так вот, не изволили ли вы слышать, ваше превосходительство, о некоем человеке в странном одеянии, который расхаживает без паспорта по улицам столицы и учит народ не повиноваться Государю и