— Да ведь все соврут, — равнодушно замечает Сивко.

— Ну, так пить мы будем? — нетерпеливо говорит Бейлис.

— Милочка, дайте же ему раскрыться. Наслаждайтесь.

— Мне это не дано. Покойный Левчик тратил на эту кислятину сумасшедшие деньги, чего я никогда не понимала.

— А что скажет наш юный друг? — хозяин смотрит в упор на начинающего миллионера и коллекционера.

— Отлично!

— И это все? Что насчет платья и полноты?

— Дай же ему сначала сделать глоток, — вмешивается Елизавет Петровна. — Как он может определить полноту?

— Ну что, господа? — обводит сидящих за столом вопрошающим взглядом Сивко. — Я, пожалуй, решусь.

Он первым делает глоток, вслед за ним к дегустации приступают остальные. Глубокая и темная, как винная бочка, пауза. Оттуда, из глубины, хрипловатый голос хозяина:

— Нет, не усталое. Несмотря на возраст.

— И не короткое, — весомо говорит Сивко.

— Да уж, и плоским его никак не назовешь, — кивает Таранов.

— Характер вина достойный, — подводит итог Воронов. — Гармоничное и живое. А что наш юный друг скажет?

— Присоединяюсь к вашим словам. Достойное вино.

Бейлис хватает свой бокал, выпивает вино одним глотком и спрашивает у Зигмунда:

— А нет ли чего-нибудь покрепче?

— Удивляюсь, как с вами жил Лев Абрамович, — холодно говорит Елизавет Петровна.

— Половой жизнью!

— Налейте девушке водки, — усмехается Иван Таранов. — Жалко, что ли?

— Я не пью водку! Фу! Мне бы чего-нибудь сладенького.

— Желаете портвейн, мадеру? — почтительно склонившись, предлагает Зигмунд.

— Да хоть бы и портвейн.

— «Три семерки», — язвит Елизавет Петровна. — Тоже раритет. Зигмунд, поищи в подвалах.

— И карамельку на закуску, — смеется Таранов.

— Бычки в томатном соусе, — вторит ему Сивко.

— Все мы помним бычков, — замечает хозяин замка. — И «три семерки».

— На газете в темном подъезде, — подхватывает Елизавет Петровна.

— Потому что лампочку вывернули, — это Сивко.

— Я их сам выворачивал, — хмыкает Таранов.

— Значит, привычка с детства осталась, — усмехается Воронов. — Сначала по мелочи воровал, потом вошел во вкус, начал по-крупному. До заводов дело дошло.

— Я их не воровал, — обижается Таранов.

— Скажи: приватизировал.

— Да ну вас! Я в подъездах с девушками целовался. И мне нужна была темнота.

— Бог мой, Ваня! — всплеснула руками Елизавет Петровна. — Целовался! Скажи, заваливал!

— Елизавет Петровна, не делайте из меня негодяя!

— Ладно скромничать, — грозит пальцем Воронов. — Мы знаем твои способности.

— Нальет мне уже кто-нибудь? — просит Бейлис.

Зигмунд приносит бутылку ликера:

— Я знаю, мадам, чего вы хотите.

— Это уже лучше! — с энтузиазмом говорит Бейлис, разглядев этикетку. — А то с вашего вина все равно не забалдеешь, зато писать сильно хочется.

Пауза. На этот раз дешевая, как пластиковая бутылка. На нее наступает ногой Елизавет Петровна, раздается треск:

— Ну, это уже слишком! Дима, зачем ты ее пригласил? Это же не наш человек!

— Ха! Да у меня денег больше, чем у вас всех вместе взятых! — возмущается Бейлис. — И таких бутылок в подвалах — завались!

— Каких таких? — тихо спрашивает Воронов.

— Навроде той, что вы так быстренько убрали. Жалко, что ли? А мне вот не жалко! Эти ваши Матиссы… Фи! Захочу, и не продам ни одной! А захочу, вообще переколочу все! А вино спущу в канализацию! Что хочу, то и сделаю!

Зигмунд при этих словах содрогается. А Бейлис продолжает солировать:

— Вы все — помешанные! И Левчик был такой же! Жадина! На нас с ребенком экономил, зато на вино денег не жалел. Ладно бы он его пил, я бы поняла. Сама выпить люблю. Но запирать в подвалах? Если бы я знала, никогда бы не вышла замуж за старого козла!

Она хватает бутылку, сама наливает чуть не полбокала ликера и залпом пьет.

— Одно слово: порнозвезда, — презрительно говорит Елизавет Петровна. — Что ни слово, то стриптиз. Милочка, вы плохо кончите.

— А ты вообще кончать не умеешь! За меня не волнуйся, у меня с этим порядок.

— Испортила нам дегустацию, — жалуется Елизавет Петровна. — Ты сначала отсуди свои несметные богатства. Они пока не твои.

— У меня хороший адвокат.

— С которым ты спишь.

— Это мое дело. Я свободная женщина.

— А говорила — вдова.

— Это одно и то же! Овдовела, значит, освободилась.

— Но надо же соблюдать приличия! Хотя бы год вести себя скромно, носить траур, а не вызывающие яркие наряды и делать вид, что скорбишь об усопшем. Хотя бы в благодарность за те деньги, что муж вам оставил.

— Я свое богатство выстрадала. И не притворяюсь, как вы. Сами-то кто? Тоже подзаборные! И бычки в томате помните, и портвейн «три семерки». Я-то лампочки не тырила. И заводы не тырила. Зарабатывала на жизнь честным трудом. Да, да! И нечего ржать. Я лучше вас всех! И вообще: подавайте жрать.

— Даме надо закусить, — усмехается Сивко.

— И закусить тоже! — с вызовом говорит Бейлис.

Зигмунд приносит закуски, предлагает гостям. Все едят и понемногу успокаиваются. Вдруг в полной тишине Бейлис говорит:

— Я дико извиняюсь. Что-то на меня нашло.

— Ликер, должно быть, — усмехается Елизавет Петровна.

— Ты тоже водку глушишь, мадам. Когда тебя никто не видит. Дома, в одиночку. Все вы так. Запираетесь и глушите.

— Я? Водку?!

— Ну, коньяк. Или виски. Хватит уже. Левчик мне про вас такое рассказывал! Про вас всех! Придется вам меня терпеть. А вообще, я дико извиняюсь.

— Как мило!

— Бейлис, ты прелесть! — целует кончики пальцев Иван Таранов. — Приходи ко мне ночью.

— Обязательно! Ты тоже прелесть. Хотя он мне нравится больше, — кивает Бейлис на сидящего напротив светловолосого незнакомца. — Не обижайся, Таранов, тебя-то я знаю, как облупленного. Мы друг другу слегка поднадоели. Я на новенького. Тоже миллионер?

— Нет.

— Врать умеешь, значит, миллионер. Я вас по вранью распознаю. Миллионеры всегда прибедняются. У кого гроша за душой нет, тот орет во всю глотку и непременно дорогой мобилой размахивает. А кроме этой мобилы у него ничегошеньки и нет. Квартира в кредит, мебель тоже, машина принадлежит фирме, часики приятель одолжил. Одетый вроде бы человек, а как начнешь раздевать — взять с него нечего. Ну, показывай мобилу!