171. – Ну, ну, ну, смотри! – закричал Ковалев.

172. Иван Яковлевич и руки опустил, оторопел и смутился, как никогда не смущался. Наконец осторожно стал он щекотать бритвой у него под бородою; и хотя ему было совсем несподручно и трудно брить без придержки за нюхательную часть тела, однако же, кое-как упираясь своим шероховатым большим пальцем ему в щеку и в нижнюю десну, наконец одолел все препятствия и выбрил.

173. Когда все было готово, Ковалев поспешил тот же час одеться, взял извозчика и поехал прямо в кондитерскую. Входя, закричал он еще издали: «Мальчик, чашку шоколаду!» – а сам в ту же минуту к зеркалу: есть нос! Он весело оборотился назад и с сатирическим видом посмотрел, несколько прищуря глаз, на двух военных, у одного из которых был нос никак не больше жилетной пуговицы. После того отправился он в канцелярию того департамента, где хлопотал об вице-губернаторском месте, а в случае неудачи об экзекуторском. Проходя чрез приемную, он взглянул в зеркало: есть нос! Потом поехал он к другому коллежскому асессору, или майору, большому насмешнику, которому он часто говорил в ответ на разные занозистые заметки: «Ну, уж ты, я тебя знаю, ты шпилька!» Дорогою он подумал: «Если и майор не треснет со смеху, увидевши меня, тогда уж верный знак, что все, что ни есть, сидит на своем месте». Но коллежский асессор ничего. «Хорошо, хорошо, черт побери!» – подумал про себя Ковалев. На дороге встретил он штаб-офицер-шу Подточину вместе с дочерью, раскланялся с ними и был встречен с радостными восклицаньями: стало быть, ничего, в нем нет никакого ущерба. Он разговаривал с ними очень долго и, нарочно вынувши табакерку, набивал пред ними весьма долго свой нос с обоих подъездов, приговаривая про себя: «Вот, мол, вам, бабье, куриный народ! а на дочке все-таки не женюсь. Так просто, par amour, – изволь!» И майор Ковалев с тех пор прогуливался как ни в чем не бывало и на Невском проспекте, и в театрах, и везде. И нос тоже как ни в чем не бывало сидел на его лице, не показывая даже вида, чтобы отлучался по сторонам. И после того майора Ковалева видели вечно в хорошем юморе, улыбающегося, преследующего решительно всех хорошеньких дам и даже остановившегося один раз перед лавочкой в Гостином дворе и покупавшего какую-то орденскую ленточку, неизвестно для каких причин, потому что он сам не был кавалером никакого ордена.

174. Вот какая история случилась в северной столице нашего обширного государства! Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней есть много неправдоподобного. Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение носа и появленье его в разных местах в виде статского советника, – как Ковалев не смекнул, что нельзя чрез газетную экспедицию объявлять о носе? Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне казалось дорого заплатить за объявление: это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей. Но неприлично, неловко, нехорошо! И опять тоже – как нос очутился в печеном хлебе и как сам Иван Яковлевич?., нет, этого я никак не понимаю, решительно не понимаю! Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это…

175. А, однако же, при всем том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже… ну да и где ж не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают.

Комментарии

I

I[3]. Марта 25 числа. Как известно, в русской традиции при обозначении даты день обычно указывается перед месяцем. В данном случае инверсия и использование слова «число» служат маркерами официального стиля, характерного для газетных объявлений и юридических документов XIX века. Прибегая к официальному стилю и имитируя журналистские штампы в первых же словах повести, рассказчик как бы выступает в роли репортера. Серьезный тон рассказчика и газетные речевые обороты, возникающие в первом предложении, контрастируют с дальнейшими событиями повести.

В России 25 марта по юлианскому календарю отмечалось Благовещение – важный церковный праздник. Таким образом, в первом абзаце повести объединены два совершенно разнохарактерных известия, относящиеся к 25 марта: благая весть о воплощении Христа, принесенная архангелом Гавриилом Деве Марии и сообщение рассказчика о необыкновенном происшествии, случившемся в Петербурге (как станет известно несколькими строками ниже, в хлебе обнаружился нос). Повесть была впервые опубликована в 1836 году, поэтому можно предположить, что ее действие происходит в первой половине 1830-х годов[4].

1. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте. Устаревшее слово «цирюльник» (заимствованное из польского языка) и более распространенное в то время «парикмахер» (немецкого происхождения) синонимичны, однако Гоголь не случайно выбирает первое из них. В России, как и в Европе, цирюльники занимались не только стрижкой и бритьем, но также выполняли лекарские обязанности – пускали кровь, вырывали зубы и т. п. Таким образом, в первых строках повести задается тема болезни и лечения, в дальнейшем проходящая через весь текст. К началу XIX века слово «цирюльник» исчезло из повседневного употребления.

Упоминание конкретного места действия – Вознесенского проспекта, расположенного в центре Петербурга между реками Фонтанкой и Мойкой – создает ощущение реальности и подлинности происходящего.

1. …фамилия его утрачена, и даже на вывеске его – где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» – не выставлено ничего более. В первой половине XIX века на вывесках цирюлен обычно указывалась фамилия цирюльника. Фраза «фамилия его утрачена» может означать, что фамилия стерлась с вывески или что она отсутствовала изначально. Этой деталью вводится мотив утраты, получивший развитие в истории майора Ковалева, у которого пропал нос.

Словосочетание «намыленная щека» перекликается с многочисленными упоминаниями в повести частей лица и тела. Оно вызывает ассоциацию с идиомой «намылить шею», означающей «сильно отругать» или даже «побить», и таким образом намечает тему наказания, проходящую через всю повесть. Намек на это выражение повторяется в 15 абзаце во фразе «мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою».

Слова «и кровь отворяют» на вывеске свидетельствуют о том, что этот цирюльник производит кровопускания. В