И никто даже и не догадывался о том, что невозмутимость и выдержанность Перл на самом деле являются следствием ее внутреннего состояния, что ее мягкость и уравновешенность скорее говорят об отсутствии жизни, отсутствии подлинных желаний и ярких страстей в опустошенной душе.

Такой ее однажды и увидел Роджер в холле парикмахерской.

Перл получила премию, посидела вечером в баре над коктейлем дайкири, отоспалась и на следующий день – а у нее был выходной – от нечего делать отправилась стричься.

Собственно говоря, она всего лишь собиралась подровнять концы волос. Возможно, сделать маску, ну, и что там еще посоветовал бы ей ее мастер?

Перл стриглась у этого мастера вот уже несколько лет и не хотела искать никого другого. Поэтому когда мастер перешел на работу в другой, гораздо более дорогой салон, она всего лишь стала стричься реже, но своим привычкам и склонностям изменять не желала.

Когда к ней стал вдруг клеиться прямо в очереди незнакомый мужчина (впрочем, достаточно представительный и импозантный!), Перл наговорила ему какой-то чепухи, наплела ерунды, наболтала пригоршню всяких пустяков. Но, пока говорила, успела и сама поверить в свои слова. Разве не стоило ей начать жизнь с чистого листа, перевернуть все устои, дышать полной грудью? Недавних событий, которые грозили наложить отпечаток на всю ее жизнь, конечно, не было. Перл только потом догадалась, какое событие подразумевалось по умолчанию. Еще немного – и подошла бы ее очередь занять место в кресле парикмахера, и она велела бы Тони обрезать ее роскошные темные пряди так, чтобы они едва достигали подбородка, если не короче…

Но Роджер чуть ли не насильно вытащил ее из салона, повез ужинать, разговорил, растормошил.

Безразличие Перл он счел тонкой, не всем доступной иронией. Ее легкую отстраненность, отчуждение, окрашенное в недоступный чужому взгляду оттенок горечи, он принял за непоколебимую уверенность в себе. Роджера интриговали и манили женщины, которые всегда точно знают, чего хотят, и абсолютно не волнуются по поводу препятствий, которые могут возникнуть на их пути.

Роджер решил, что таких женщин он еще не встречал. Что это будет редкой глупостью – упустить шанс завязать отношения с ней, упустить Перл. Ему показалось, что в ней скрыта какая-то загадка, притягательная тайна, которую нужно хотя бы попытаться разгадать до конца… Где она черпает свою неповторимую иронию? Откуда берет эту непостижимую уверенность в себе? На что опирается в жизни? На чем зиждутся ее принципы, отношение к миру, взаимоотношения с людьми?

Знал бы Роджер, что «отношения с людьми» лежали вне сферы интересов Перл.

Она за пару лет так и не сблизилась ни с кем из коллег по работе. Ей была приятна Элисон, хорошенькая белокурая сменщица, также работавшая администратором в центре. Но именно потому, что Элисон была ее сменщицей, они почти не пересекались в приемной.

Иногда косметологи звали Перл выпить после работы. Она неизменно отказывалась. Не посещала корпоративные вечеринки. Она безукоризненно выполняла свои обязанности, а что касается остального, то она хотела лишь одного – чтобы ее не трогали, оставили в покое.

Нет, не так.

Просто чтобы не лезли к ней, не пытались заглянуть в душу, не расспрашивали о семье, о бойфрендах, о планах на будущее, о мечтах, о чувствах, эмоциях и переживаниях.

– Перл, если не секрет, а сколько вам лет? – спросил тогда Роджер в отдельной кабинке ресторана для избранных, пока девушка расправлялась с карамельной корочкой крем-брюле. – Хотя, конечно, женщинам не принято задавать подобные вопросы, – подмигнул он, – но, может быть, вы сделаете исключение?

Перл, которая крайне редко вспоминала о своем возрасте, поступила так же, как и всегда: припомнила, который сейчас на дворе год, автоматически отняла от цифры год своего рождения и выдала:

– Двадцать четыре, Роджер.

При этом воспоминания о воздушных шариках, сливочных тортах, любящих лицах родных и близких, – словом, все те воспоминания, которые непременно сопровождают воспоминание о дате, о дне рождения, даже не всколыхнулись в ее мозгу, будучи накрепко запертыми в самом темном уголке памяти, вытесненными за пределы сознания.

– Сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

Простой вопрос, простой ответ.

Только не будем говорить о днях рождениях, друзьях, семьях, планах на будущее, «а вы еще не думали о детях, Перл?» – о, этот излюбленный вопрос почти всех коллег на работе, каждой озабоченной клуши, заворачивающей пышные телеса в фирменный белый халатик с логотипом косметологического центра на воротнике…

К счастью, Роджер не стал допытываться ни о чем подобном. Разговор как-то сам собой зашел о его бизнесе, но и бизнеса они коснулись лишь вскользь. Беседа поплыла по руслу общечеловеческих проблем – политики, экономики, экологии…

Перл не слишком часто рассуждала на все эти темы. Но она не боялась попасть впросак или сесть в лужу со своими некомпетентными мнениями по тому или иному поводу. Тем более что Роджер то и дело пускался в пространные рассуждения, каждое из которых вполне могло составить приличную статью или развернутую новостную сводку… Перл оставалось лишь время от времени вставлять восхищенный комментарий, кивать головой, отпивая из высокого бокала шампанское, задавать уточняющие или наводящие на следующее пространное рассуждение вопросы.

Разве не о такой собеседнице мечтает большинство мужчин по всему миру?

Совершенно необязательно интересоваться точкой зрения того, с кем вроде бы ведешь диалог. Куда как интереснее пуститься в рассуждения, делясь всем накопившимся опытом или грузом ценной информации.

Потом они немного поговорили о том, как именно Перл предпочитает развлекаться. И, услышав себя словно со стороны, она ужаснулась – неужели ее жизнь действительно так скучна, пресна и безрадостна, как она сама ее описывает?

Внутренне вздохнув, Перл вынуждена была признать, что, пожалуй, так оно и есть.

Полноте! Как же так могло получиться? Ведь она красива, жизнь вокруг нее может и даже должна бить ключом! Она юна, умна, непосредственна, у нее наверняка хороший потенциал… Да как же, как она могла позволить самой себе устроить из своей квартиры чуть ли не склеп, похоронить себя заживо в воспоминаниях, в унылой работе и редких походах в ближайшую кофейню?

Словно для полноты картины, в мозгу Перл всплыла совершенно неожиданная мысль. Она вдруг подумала о том, что сказал бы по этому поводу ее отец. Тот славился своим балагурством, шутками и острым языком.

Да, папа наверняка выдал бы что-то вроде: «Тебе, Перл, самое время устроиться в библиотеку и стирать там пыль с каталогов, ну и кошку вполне можно завести!»

Перл негромко фыркнула. Удивительно, но впервые за долгое время воспоминание об отце было таким ярким и живым, таким теплым.

И впервые за долгие годы мысль о ком-то из своей семьи не причинила ей такой острой, такой невыносимой боли. Обрадованная Перл сочла, что это хороший знак.