Замечание Кестрель напомнило всем о ее сегодняшнем бунте, и семья печально умолкла.

– А может, они просто забудут? – произнесла с надеждой Аира.

– Нет, – покачал головой папа. – Они ни за что не забудут.

– Подумаешь, ну и переедем, – подал голос Бомен. – Ничего страшного.

– Да, но квартиры в Коричневом такие тесные. Ведь нам придется спать в одной комнате.

– Вот и хорошо, – сказал мальчик. – Я всегда мечтал об этом.

Сестра благодарно посмотрела на него, а мама улыбнулась, поцеловав сына в лоб.

– Родной ты наш. Только знаешь, твой папа громко храпит.

– В самом деле? – удивился Анно.

– Я уже привыкла, – пожала плечами Аира. – А вот дети, пожалуй, станут просыпаться.

– Тогда почему бы не попробовать? – спросил Бо. – Прямо сегодня ночью?

И вот Хазы перетащили матрасы близняшек в родительскую спальню. В комнате стояла большая кровать, накрытая покрывалом из разноцветных полосок: розовых и желтых, синих и зеленых. Это мама, желая немножко посамовольничать, когда-то раздобыла маленькие лоскуты, окрашенные необычно для Араманта, и сшила из них чудесное украшение, которое так порадовало детей.

Большую постель сдвинули в дальний угол, и на полу нашлось место для двух матрасов. Правда, ходить стало негде и уж конечно некуда было поставить кроватку Пинпин. Немного подумав, семья решила уложить малышку между близнецами, на стыке матрасов.

Так и сделали. Оказавшись вместо привычной постельки на новом месте, девочка приоткрыла глазки, повернулась с боку на бок и довольно заулыбалась, увидев рядом брата и сестру.

– Люблю Бо, люблю Кесс, – пробормотала она, повозилась на матрасах и вскоре тихо засопела носиком.

Немного успокоившись, родители тоже пошли спать. Какое-то время они тихо лежали во тьме, обнявшись и слушая дыхание друг друга.

– О, пропащий народ! – промолвила вдруг Аира особым, «пророческим» голосом. – Завтра горе грядет!

Родные, как всегда, приглушенно засмеялись. Но каждый понял, что на сей раз мама не шутит, – и содрогнулся, как от озноба, сильнее кутаясь в одеяло. Ночевать в одной комнате казалось так уютно, так по-семейному, что Хазы удивлялись – почему они не додумались до этого раньше? А еще размышляли, доведется ли им когда-нибудь повторить столь восхитительный опыт.

Вызов пришел рано утром, когда семья еще завтракала. Зазвенел колокольчик, и на пороге появился посыльный от Коллегии. Главный экзаменатор желал немедленно видеть Анно Хаза и его дочь.

Папа встал из-за стола.

– Ну, давай, Кесс. Надо скорее разобраться с этим.

Девочка продолжала сидеть, упрямо нахмурив лоб.

– Мы не обязаны идти.

– Тогда за нами пришлют городовых.

Кестрель медленно поднялась и устремила на посыльного полный враждебности взгляд.

– Делайте со мной, что хотите.

– Кто, я? – изумился тот. – Я-то здесь при чем? Мое дело – передавать послания. Думаешь, кто-нибудь объясняет их суть?

– Ну и не делали бы то, чего не понимаете.

– Да, вот так просто? Знаешь ли, мы-то живем в Сером округе, не то что некоторые. А ты никогда не думала, каково это – один туалет на шесть семей? И больная жена, и два сына – топотуна в тесной комнатушке? Нет уж, я буду выполнять свою работу. И если когда-нибудь мы переедем в Коричневый, меня это вполне устроит, благодарю покорно.

Мэсло Инч ожидал посетителей в просторном кабинете, возвышаясь над огромным столом. Увидев Анно и Кестрель, экзаменатор выпрямился во весь внушительный рост и, к удивлению вошедших, поприветствовал их благодушной улыбкой. Он даже вышел из-за чудовищного стола, похожего на неприступную крепость, пожал посетителям руки и пригласил сесть в кресла с высокими спинками.

– Когда мы с твоим папой были такими же, как ты сейчас, – обратился он к девочке, – то играли вместе. Частенько мы даже сидели за одной партой, помнишь, Анно?

– Помню, – отозвался тот.

В школьные годы Мэсло кичился своим исключительным ростом и однажды поставил весь класс на колени. Но об этом папа Кестрель не сказал ни слова. Ему хотелось быстрее покончить с неприятным разговором. Белоснежные одеяния Инча нестерпимо резали глаз. Да еще эта жуткая улыбка!..

– Хочешь услышать нечто поразительное? – продолжал экзаменатор, глядя в глаза Кесс. – В те далекие годы твой папа был умнее меня.

– Я не удивляюсь, – пожала плечами девочка.

– Нет? – ровным голосом откликнулся Мэсло Инч. – Тогда объясни, почему же я – Главный экзаменатор, а он – рядовой библиотекарь?

– Потому что ему не нравятся контрольные, – ответила Кесс – Он любит книги.

Анно заметил, как по лицу экзаменатора пробежала тень раздражения, и негромко вставил:

– Мы знаем, ты вызвал нас из-за вчерашнего. Просто скажи, что должен сказать.

– Ах, да. Вчерашнее. – Улыбка на холеном лице Инча засияла пуще прежнего. – Твоя дочь устроила настоящий спектакль. Хотя всему свой черед…

Тут его мерцающие глаза захлестнула волна глубокой ненависти. Анно внутренне содрогнулся, однако не мог не изумиться. Чего боится этот человек, облеченный высочайшей властью в Араманте? За что так взъелся на безобидного товарища детства?

Главный экзаменатор снова поднялся на ноги.

– Прошу вас, пройдемте за мной. Вы, оба.

Мужчина в белоснежных одеждах двинулся прочь и даже ни разу не обернулся. Анно и Кестрель пошли следом, рука в руке. Дорога лежала через длинный коридор, испещренный с обеих сторон длинными рядами золотых букв. Отец и дочь не обращали на них ни малейшего внимания. Жители Араманта испокон веков привыкли, что любое их достижение записывалось на какой-нибудь стенке, так что в конце концов в целом городе не осталось чистых общественных зданий.

Коридор соединял Коллегию с Императорским дворцом и выводил во внутренний дворцовый дворик, туда, где уборщик в серой робе подметал дорожки. И тут Мэсло Инч начал свою явно отрепетированную речь:

– Кестрель, я хочу, чтобы сегодня ты внимательно выслушала мои слова, увидела то, что я покажу, и запомнила это на всю оставшуюся жизнь.

Девочка не ответила. Она наблюдала за дворником. Как четко двигалась его метелка: вжик-вжик-вжик.

– Я расспрашивал о тебе, – продолжал экзаменатор. – Говорят, вчера утром ты села в самом конце класса.

– Ну и что?

Кесс не сводила взгляда с уборщика. Лицо его казалось пустым и безжизненным, а глаза смотрели только под ноги. «Интересно, о чем он думает? – гадала девочка. – Бо непременно понял бы».

– Потом ты заявила учителю: «Теперь вы мне ничего не сделаете».