— Допустим, — уже немного злясь, сказал олигарх. Этот человек одновременно и раздражал его, и веселил.

«Ясное дело, человек он странный, необычный, это чувствуется по всему. Говорит не так, как другие, да и выглядит абсолютно нелепо. Неужели прикидывается?»

— Мне кажется, Ефим Аркадьевич, пришло время для того, чтобы отдать долг земле российской.

— Отдать долг? — переспросил олигарх, еще не понимая, куда клонит посетитель.

— Да, именно долг.

— И какой же долг должен отдать я? И кому конкретно? Может быть, вы изволите сказать?

— Земле российской, Ефим Аркадьевич, ведь это именно она вас вскормила.

«О, господи!» — подумал Гусовский, аккуратно кладя на стол невероятно дорогую авторучку. Он взглянул на стену. Под пейзажем Левитана, грустным, осенним, с золотыми березками и туманом висела дюжина фотографий в одинаковых рамках. На этих снимках Ефим Аркадьевич был с президентом, с премьер-министром, с Папой Римским, с патриархом, с космонавтами и даже с президентом Соединенных Штатов Америки.

— По-моему, я России все долги отдал. Налоговая полиция ко мне претензий не имеет.

— Я не о том, — все так же спокойно и уверенно сказал Князев. — Я хочу, чтобы в Москве был поставлен памятник царю Николаю Второму, настоящий памятник, державный.

— Похвальное желание, — произнес Гусовский. Наконец, до него дошло, с какой целью этот чудак с внешностью царя Николая Второго так упорно его преследовал.

— Значит, вы хотите, любезный... — произнес Гусовский, исподлобья взглянув на Князева.

Их взгляды встретились. Князев смотрел спокойно, глаз не отвел, не опустил. Все та же уверенность в правоте своего дела.

— Да, я хочу, чтобы вы дали денег самому лучшему российскому скульптору на памятник царю-мученику. И еще одно условие...

— Какое же? — склонив голову на бок, Гусовский смотрел на Князева. Затем снял очки и принялся тереть виски. По всему было видно, что Ефим Аркадьевич невыносимо устал, что день его измотал, к чашке с чаем он не притронулся.

— Вот какое условие, Ефим Аркадьевич: скульптор должен слепить императора не с какого-то там натурщика, а с меня.

— Исключительно с вас? — сказал Гусовский.

— Да, с меня.

— Вы считаете, что очень похожи на царя?

— Я в этом уверен, — ответил Князев.

— Абсолютно?

— Абсолютно, — прозвучало в ответ.

— Ну, что ж, мысль хорошая. Вы не пробовали обратиться к городским властям? Ведь они занимаются благоустройством города, памятниками.

— Нет, не пробовал и не собираюсь. Я хочу, чтобы это сделали вы.

— Почему именно я, а не кто-то другой?

— Потому что вы, Ефим Аркадьевич... Вы ведь чувствуете, что должны России.

— Нет, позвольте, ничего не чувствую. Вы ошибаетесь, любезный.

— Нет, я не ошибаюсь. Вам станет легче, Ефим Аркадьевич.

— Уверены, что мне станет легче?

— Уверен, — сказал Князев.

— И сильно полегчает?

— Да. Вы сразу станете другим человеком.

— Совсем другим? — спросил Гусовский.

— Да, другим. Душа ваша очистится.

— И вместе с ней очистится мой кошелек.

На лице «двойника» Николая Второго появилась улыбка, быстрая, едва заметная, мелькнула и исчезла в усах.

— Собственно, я изложил свое предложение. А теперь честь имею, — Князев поднялся, кивнул, уже у двери остановился и повернулся через левое плечо. — Вы подумайте, Ефим Аркадьевич, хорошенько подумайте и вы почувствуете, как я прав. Прошу меня извинить за назойливость и настойчивость. Но, как понимаете, дело того стоит.

Когда дверь за посетителем закрылась, Гусовский посмотрел на часы. Девять минут и тридцать секунд заняла вся встреча. На душе был странный осадок, словно по ней чиркнули острым стеклом, и она начала кровоточить. В словах этого безумца, а может, святого, как для себя определил Гусовский, есть какая-то правда. Но расстаться с деньгами просто так — на памятник русскому царю, и не поиметь с этого ничего? Этого Гусовский не мог. Хотя, в общем, иногда он тратил большие деньги на дела, на первый взгляд, пустые. Но они были связаны с имиджем, они делали имя олигарху.

Если бы с подобным предложением обратился к нему мэр, тогда да, без вопросов можно было бы пожертвовать деньгами, но зато и поимел бы кучу дивидендов. Вначале, как бы моральных, но потом мораль — это Гусовский знал — превратится в доход и немалый. Но пока предложение исходило от странного типа. А что, если его кто-то подослал, направил, пытаясь проверить Гусовского на вшивость?

Гусовский потер виски, затем начал скрести их ногтями. Он нервничал. Давненько с ним такого не бывало. Денег он не дал, не сказал ни да, ни нет, в общем, сохранился «статус-кво». А настроение по нулям. «Вот, достал! Кто вообще, такой этот Князев? Откуда он взялся?»

Гусовский вызвал начальника своей охраны, приказал ему навести о Князеве справки через службу безопасности. Тот понимающе кивнул, подобные предложения были ему не в новинку: почти всех, кто приходил к олигарху с просьбами или предложениями, проектами, или, как их называл Гусовский «прожектами», сотрудники службы безопасности проверяли. Мало ли кто их послал, мало ли что у человека на уме?

Гусовский взял телефон, повертел его в руках. Маленький, изящный «мобильник» с интерьером кабинета не вязался, но зато был очень удобным. Гусовский нажал нужную комбинацию клавиш и сразу же услышал знакомый женский голос.

— Что делаешь?

— Лежу, — услышал он в ответ.

— У кого лижешь? — это была любимая шутка Гусовского и его любовницы.

— Что, у Ефима Аркадьевича проблемы?

— Да, проблемы, — сказал Гусовский.

— Могу помочь? — спросила женщина.

— Наверное, можешь. Давай-ка я за тобой машину пришлю.

— Прямо сейчас?

— Ну, не прямо, — сказал Гусовский и взглянул на часы. — Вечерком. Поужинаем, то да се...

— Где? — спросила женщина.

— За городом, у меня.

— О, там хорошо.

— Значит, ты согласна.

— А если бы я была не согласна, разве бы это что-нибудь изменило?

— Это было бы плохо, — бесцветно произнес олигарх, — мне бы это не понравилось.

— А если бы я была больна?

— Вот если бы ты была больна, тогда да. Причина уважительная. Тогда бы я тебя сам навестил.

— С цветами и фруктами?

— Нет, я бы привез маленькую баночку меда.