И вот он остался наедине — со своими неторопливыми мыслями, с теплым вечером и с Ритой.

Мэтью не задался целью ее искать, просто вышел в сад и увидел ее за столом, на котором живописно красовались остатки ужина. Рита сидела и увлеченно читала. Она вообще любила читать, он уже это заметил. Услышав шаги Мэтью, она подняла на него веселые и слегка виноватые глаза.

— Никак не могу заставить себя встать и помыть посуду. Понимаю, что надо, но сил никаких нет. Все-таки отпуск, можно немного побездельничать. Да и Сесиль утром придет.

— Вы совершенно правы, — кивнул Мэтью. Он посмотрел на стол, вздохнул и взялся за тарелки.

— Зачем вы?.. — Рита отложила книгу и встала. — Давайте я.

— Сидите. Должен же я хоть чем-нибудь быть полезным.

Он перемыл всю посуду. Рита поглядывала на Мэтью из-за книги, думая, что он не видит, а он видел и специально ловил эти короткие взгляды: ему было важно ее одобрение.

— Теперь можно спокойно отдыхать, — сказал Мэтью, когда последняя тарелка была поставлена на сушку. — Можно выпить глинтвейна. У вас есть красное вино?

— Да, в баре две бутылки. Это же Прованс, тут полно виноградников. И это Антиб, тут полно хороших вин во всех магазинах. Вы сварите глинтвейн?

— Если вы не возражаете.

— Просто какой-то конкурс хороших манер! — рассмеялась Рита. — Конечно, варите, я с удовольствием присоединюсь, обожаю глинтвейн. Это, наверное, безнадежно по-английски, да? Приехать на Лазурный Берег и портить отличное вино тем, что кипятить его в кастрюльке. Если Сесиль узнает, она станет презирать нас обоих. Но я так люблю горячий глинтвейн. Особенно под Рождество.

— Сейчас еще не Рождество, но зачем же соблюдать условности столь педантично?

— Я тоже так думаю.

В одном из кухонных шкафчиков нашлись нужные приправы, и Мэтью некоторое время сосредоточенно медитировал над кастрюлькой. Когда он вынес ее и толстые керамические чашки на улицу, было уже почти темно. Рита включила подсветку в саду, и на свет слетелось множество мохнатых ночных бабочек. Негромко и уютно трещали сверчки.

— Бокалов, к сожалению, не нашел…

— И не надо.

Было хорошо сидеть, пить горячий глинтвейн, слушать южный вечер и молчать ни о чем. Вот это и есть настоящий отпуск, вот это и называется емким словом «отдых». Из тела уходила усталость, можно было расслабиться и ни о чем не думать. Возможность ни о чем не думать — одна из самых великих возможностей в мире.

Откуда-то — то ли из дальнего музыкального кафе, то ли из проезжавшей машины — долетел обрывок песенки:

А он такой один, Мой парень — блондин, Он такой один…

Рита и Мэтью не сговариваясь засмеялись.

— Все-таки современная музыка иногда бывает очень смешной, — заметил Мэтью.

— А вы любите классику?

— Да. Особенно Вивальди.

— А я Шопена люблю. Вальсы…

— Вы умеете танцевать вальс?

— Да, умею. Меня отец научил.

И разговор потек. Фразы цеплялись одна за другую, непринужденные и интересные. Совсем стемнело, Антиб зажегся разноцветными огнями. Мэтью в очередной раз констатировал, что Рита интересная собеседница, недооценил он ее, вот что. Почему-то мысленно навесил на нее ярлык недалекой язвы, хорошо хоть ненадолго. А теперь все было по-другому.

Когда стало прохладнее и с моря потянуло ветерком, Рита предложила:

— Давайте пойдем в дом.

— Давайте, — легко согласился Мэтью.

В доме они устроились в гостиной, и вынужденная перемена места действия не убила разговор. Рита включила радио, классическую волну, и поплыли мягкие звуки какого-то скрипичного концерта.

— А знаете, — вдруг сознался Мэтью, — у меня ведь нет музыкального слуха. Я с трудом запоминаю мелодии. Только прослушав несколько раз диск, могу определить. Вот сейчас не могу сказать, что играют… — Он развел руками.

Рита расхохоталась.

Роскошная южная ночь накрыла берег бархатным покрывалом. Светили звезды, очень большие и близкие. Они казались Рите похожими на пушистые шарики, которые кто-то развесил на небосводе.

Ей вдруг захотелось пойти к морю. Она дошла до ворот, осторожно, чтобы та не скрипела, открыла боковую калитку и выскользнула в ночь. За несколько лет Рита успела выучить дорогу к морю и могла бы пройти по ней с закрытыми глазами. Однако такие подвиги от нее не требовались: фонари здесь горели исправно, светящиеся шары казались волшебными.

На пляже Рита сняла босоножки и села у края прибоя — так, чтобы накатывающие волны омывали ноги. Здесь, у моря, было спокойнее, и все же непонятное беспокойство никуда не делось. Что происходит, почему ей не по себе?

Ответ появился неожиданно. Мэтью.

За прошедшие дни отношение к нему у Риты поменялось. Может быть, сказывается то, что она уже отдохнула немного. Может, корректное поведение гостя. Может, захватившее Риту ненадолго ощущение молодости, бесшабашности, хотя она старалась никому этого не показывать. Мэтью перестал ее раздражать, перестал не нравиться. Кажется, теперь все в порядке. И все-таки что-то точит, не дает покоя.

Этот человек приехал с Элен, и, раз уж между ним и мною установился мир, не стоит нарушать сложившееся положение вещей. И точка.

Рита вздохнула, встала и нашарила босоножки.

Когда она вернулась, Мэтью стоял у калитки.

— Я за вас волновался, — сказал он еще издалека.

— Я просто прошлась до пляжа.

— Именно поэтому и волновался. Мы с Элен тоже ходили ночью на пляж, я до сих пор не понимаю, как мы не убились на дороге, по которой она меня повела.

Рита улыбнулась.

— Может быть, пройдемся по улице? — неожиданно предложил Мэтью.

По всем правилам требовалось сказать «нет». Рита же сказала:

— Давайте.

И они побрели по дорожке. Пахли цветущими липами. Разговор возник сам собой и потек плавно, словно ровный ветер с моря. Казалось, что именно так и должно быть. Но Рите почему-то было тревожно и хотелось непонятного…

Нет. Вполне понятного.

Хотелось, чтобы Мэтью к ней прикоснулся.

Милые лирические вечера, классическая музыка, прогулки, игра в скраббл — все это окончательно примирило Риту с присутствием гостей вообще и Мэтью в частности.

Он ей начал нравиться, вот в чем дело. Просто как хороший человек, пыталась убедить себя Рита. Правда. Ведь он просто милый. Ничего больше.

Надо себе твердо это сказать. Только смысл этого действия постепенно утрачивался.

Вечерами, после скраббла, они с Мэтью теперь иногда уходили гулять. Бродили под цветущими деревьями, слушали звуки южного города. Утром, проснувшись, Рита почти не помнила, о чем они с Мэтью говорили. Кажется, о каких-то мелочах и о жизни. Ей давно не приходилось говорить о жизни с взрослым умным мужчиной. Конечно, была лучшая подруга Кейт, но с Кейт они знали друг друга с детства, и восприятие проблем друг друга уже запылилось. А Мэтью слушал внимательно, хотя, кажется, ни о чем конкретном Рита не рассказывала. Даже Дейка удалось не коснуться в этом разговоре. Просто много слов о жизни, как она есть для нее. И для него, потому что Мэтью не только слушал, но и говорил. Меньше, чем Рита, но все-таки она стала лучше понимать его.