– И что?

– А то, что он знает, где прикопаны трупы. Многие сам и прикопал.

– Это метафора?

– У меня по литературе была двойка. Метафора для меня – закрытая книга.

– По-твоему, он ловкий?

– Он, безусловно, тучный, пьет и курит, а все его физические нагрузки сводятся к тому, чтобы снять трубку с телефона и заказать доставку карри. Но раз ты об этом упомянула, да, по-моему, он ловкий.

– Может, когда-то и был ловким, – сказала Ширли. – Но какой смысл в ловкости, если ты такой нерасторопный, что ловчить не успеваешь?

Однако Маркус так не считал. Ловкость – психологической настрой. Лэм подавлял уже одним своим присутствием, и о том, что он представляет угрозу, ты не догадывался до тех пор, пока он не уходил, оставив тебя раздумывать, почему и как в глазах только что потемнело. Разумеется, это было личное мнение Маркуса. Он мог и ошибаться.

– Наверное, – сказал он, – мы это выясним, если побудем тут подольше.

Выйдя из автобуса, Лэм потер пальцем глаз, что придало ему горестный вид, ну или такой, будто у него там зачесалось. Начальник автобусного парка выглядел так, словно ему было неловко наблюдать за скорбью постороннего, а может, он заметил, как Лэм шарил за подушками сиденья, и теперь придумывал, как бы половчее об этом спросить.

Дабы пресечь подобные попытки, Лэм сказал:

– А где водитель автобуса?

– Водитель? Тот, который был за рулем, когда…

Да, когда мой братец откинулся, подумал Лэм, кивнул и снова потер глаз.

Водитель не горел желанием обсуждать с Лэмом строптивого пассажира, считая, как и всякий водитель автобуса, что хороши только те пассажиры, которые покидают салон самостоятельно. Однако едва начальник парка, в последний раз выразив соболезнования, удалился к себе в кабинет, а Лэм во второй раз за утро намекнул, что у него в кармане двадцатифунтовая купюра, водитель стал разговорчивее.

– Эх, что тут скажешь… Сочувствую вашей утрате, – буркнул он, явно обрадованный возможностью поживы.

– Он с кем-нибудь разговаривал? Может, ты заметил? – спросил Лэм.

– Вообще-то, наша обязанность – следить за дорогой.

– А до того, как вы отъехали?

– Что тут скажешь… – повторил водитель. – Там был чертов цирк с конями. Тысячи две пассажиров сняли с поездов, а нам пришлось их развозить. Так что нет, извините, но я ничего не заметил. Он был один из многих, пока не… – Тут он сообразил, что направил разговор в тупик, и завершил предложение невнятным: – Ну, сами понимаете.

– Пока автобус не приехал в Оксфорд с трупом на заднем сиденье, – услужливо подсказал Лэм.

– Ну, он помер тихо-мирно, – обиженно буркнул водитель. – Я скорости не превышал.

Лэм посмотрел на автобус, выкрашенный в фирменные цвета, красный и синий; низ автобуса был заляпан грязью. Самый обычный автобус; Дикки Боу вошел в него, но не вышел.

– А в поездке не произошло ничего необычного? – спросил Лэм.

Водитель уставился на него.

– Если не считать трупа, – пояснил Лэм.

– Извини, дружище. Все было как обычно. Забрал на станции, высадил в Оксфорде. Оно мне не впервой.

– А что случилось в Оксфорде?

– Ну, все высыпались, как горох. Там уже поезд ждал. А пассажиры и так уже на час задержались. И дождь шел. Так что никто не мешкал.

– Но кто-то ведь обнаружил труп.

Водитель странно посмотрел на него, и Лэм, догадавшись почему, исправил ошибку.

– Ричарда, – скорбно прошептал он; они ведь были братьями. – Дикки. Кто-то же заметил, что он умер.

– Да, там сначала пассажиры засуетились, но он уже мертвый был. Один из пассажиров, доктор, остался с ним, а остальные рванули на поезд. – Водитель помолчал. – Он такой был упокоенный, брат ваш.

– О такой смерти он и мечтал, – заверил его Лэм. – Он любил автобусы. А ты что, вызвал «скорую»?

– Ну, ему уже было не помочь, но да. Я весь вечер там проторчал, не в обиду вам будь сказано. Пришлось давать показания и все такое, да вы же знаете. Вы ж брат его.

– Да-да, – сказал Лэм. – Брат. А что еще случилось?

– Так все как обычно. Когда его, ну это, увезли, я навел порядок в автобусе и поехал в парк.

– Навел порядок?

– Ну, не уборку, а так, проверил сиденья, не забыл ли кто чего. Кошельков там или еще каких вещей.

– И что ты нашел?

– В тот вечер ничего. А, шляпу вот.

– Шляпу?

– На багажной полке. Неподалеку оттуда, где ваш братец сидел.

– Какую шляпу?

– Черную.

– Какую – черную? Котелок? Федору?

Водитель пожал плечами:

– Обычную шляпу. С полями, ну такую.

– А где она сейчас?

– В бюро находок. Если ее не забрали. Обычная шляпа. В автобусах все время шляпы забывают.

Только не в дождь, подумал Лэм.

Однако, поразмыслив, он сообразил, что это не так. В дождь шляпы носят чаще, поэтому чаще и забывают в автобусах. Обычное дело. Простая статистика.

«Нахер такую статистику, – решил он, – пусть отправляется в свободный полет, хоть до Луны».

– И где это ваше бюро находок? – Он повел рукой куда-то в сторону автобусного парка. – Вон там?

– Не-а, оно в Оксфорде.

Ну конечно, подумал Лэм.

– А как тебе Хо?

– Хо – задрот.

– Тоже мне новость. Все гики-айтишники – задроты.

– Нет, Хо всем задротам задрот. Знаешь, что он мне первым делом заявил?

– Что?

– Нет, ты прикинь, первым делом. Я даже пальто снять не успел, – сказал Маркус. – Прихожу сюда в первый раз, думаю: ну вот, меня сослали на шпионский эквивалент Дьябло[4]. Пока я соображал, что здесь и как, Хо берет свою кружку, показывает мне – такую чумную, с фотографией Клинта Иствуда – и говорит: «Это моя кружка, понял? Я не люблю, когда ей кто-то пользуется».

– Да уж. Хреново.

– Не то слово. Спорим, у него носки помечены «правый» и «левый»?

– А что Гай?

– Она спит с Харпером.

– А Харпер?

– Он спит с Гай.

– Не подумай, что я не согласна, но, по-моему, это не характеристика.