Учитывая эти традиции и практику рабства и работорговли как в Средней Азии, так и в России, а также то, что крепостное право сохранялось в России вплоть до 1861 года, следует на время выйти за рамки этого вопроса, чтобы понять, почему российские власти в разные времена, начиная примерно с конца XVI или начала XVII века, впадали в ярость, когда русские подданные попадали в рабство в Бухаре и особенно в Хиве. Религиозные различия уже упоминались как одна из важных причин. Иногда приводились гуманитарные причины. Нет также сомнений, что потеря значительного количества рабочей силы подрывала уверенность русского правителя в невозможности его подданным выйти из-под его контроля законным путем. Это была также определенная экономическая утрата, которую империя не могла себе позволить.

Наконец, хотя русские рабы, проданные на рынках Средней Азии в Индию и другие страны, почти забывались, наличие русских, живших в рабстве среди азиатов, которых россияне считали отсталыми и, возможно, второсортными, уязвляло самолюбие русских и вредило их статусу в глазах европейского сообщества, до уровня которого Россия стремилась подняться. Это ущербное тщеславие позднее постоянно выражалось русскими правителями, когда они требовали «преподать уроки» хивинцам и бухарцам или «привести их в чувство», применяя военную акцию.

Пленниками были в большинстве случаев крестьяне, с которыми обычно не обращались жестоко, если они не пытались совершать побеги. Эти крестьяне жили в более худших условиях, а в некоторых случаях гораздо лучших, чем средний русский в своей деревне. Независимо от подлинных мотивов, вопрос об этих рабах, первоначально трактовавшийся обеими сторонами как экономический, приобрел религиозное значение и почти одновременно перешел в дипломатическую сферу. В конечном счете, когда дипломатия не дала результата, этот вопрос спровоцировал войну и завоевание Средней Азии.

В дополнение к экономическим или дипломатическим инициативам хан проявлял порой интерес к западной цивилизации и техническому мастерству. Московские послы понимали это, сталкиваясь с вопросами религиозной практики, государственного делопроизводства, поведения в обществе и даже индивидуальными привычками русских или европейских правителей.

Разумеется, в течение XVI века, а может и позднее, достижения Средней Азии в литературе, искусстве, архитектуре, музыке, философии, теологии, астрономии, медицине, математике и образовании стояли на одном уровне с Россией или гораздо выше. Так что в этих сферах азиаты могли перенять у Москвы немногое. Русские тем не менее ограничивались периодическим сбором военной информации и свидетельств очевидцев, топографических или этнографических данных об этой территории, к подлинным ценностям которой они оставались, видимо, невосприимчивы. Так, помимо обмена швейными изделиями определенных видов, которые в то или иное время становились модными в обоих регионах, или сиюминутного увлечения каким-либо особым деликатесом или напитком других проявлений заинтересованности вплоть до 1700 года, видимо, не было. Русским удалось научить азиатов следовать царскому дипломатическому протоколу в церемониях и переписке (который они сами позаимствовали от Золотой Орды), но это небольшое достижение имело преходящий характер. До реальной конфронтации в начале XVIII века регионы не проявляли большого интереса к литературе и языку друг друга, ни одна из сторон не прилагала больших усилий познакомиться с образом жизни другой.

Когда же русские послы Борис и Семен Пазухины получили в январе 1671 года аудиенцию у хивинского правителя хана Навше (пр. 1663–1687), он заинтересовался потехами царя и обсуждал собственное увлечение соколиной охотой. Позже Пазухины сами развлекались во дворце, когда вкушали за ханским столом из золотой посуды, перед тем как лицезреть танцы и услышать исполнение песен из книги весьма необычного вида.

В 1675 году бухарский правитель сделал попытку познакомиться с западной музыкой, отправив посла Хаджи Фарика в Москву за органом и органистом. За сто лет до этого в доме бухарского посла в Москве исполнители восточной музыки произвели на соседних жителей неблагоприятное впечатление. Они возмущались «шумом», производимым бухарцами, и настояли, чтобы музыканты вместе с послом переехали в другой район Москвы.

Ханы и царь долго зависели от информации, полученной от гостей. В XIX веке, когда русский посланник, капитан Никифоров, был представлен хану Алла Кули (пр. 1825–1843), хан потратил много времени на расспросы о внутренних делах России и уделил особое внимание международным отношениям между Турцией, Россией, Англией, Китаем и другими государствами. Кроме ответов общего характера, русский посланник дал хану конкретный совет относительно контактов Хивы с Англией:

«Хан. Ходят слухи, что англичане готовятся оккупировать Балх.

Никифоров. Я этого не слышал, но если они собираются, то сделают это…

Хан. Вы советуете мне быть в мире с ними, но мои друзья Эббот и Шекспир [английские офицеры] рекомендуют мне не мириться с русскими.

Никифоров. Повторяю еще раз, что для вас опасны как дружба, так и вражда с англичанами. Эти люди коллекционируют страны. В последние 75 лет они подчинили себе 150 млн человек в Индии… Они овладели Кабулом и приблизились почти на 500 миль к Герату. Эти люди очень опасны для Хивы.

Хан. Но мне нужно защитить Балх.

Никифоров. Этого вам не удастся, но вам лучше защитить себя и свой народ от английской державы, заключив прочный союз с Россией.

Хан. Царь пошлет войска защищать меня?

Никифоров. Для этого достаточно одного слова, и в послании Его Величества тот факт, что вы в союзе с Россией, будет объявлен».

Не только хивинские горожане, но и казахские кочевники черпали знания о новой европейской жизни из сообщений русских. Подобная информация касалась главным образом техники, новшеств и промышленных открытий Запада. Размышления о такого рода связях с отсталыми кочевыми территориями к югу от России Фридрих Энгельс изложил Карлу Марксу в 1851 году в письме, которое часто цитируется, чтобы оправдать прошлые и дальнейшие мероприятия России в этом регионе. Энгельс писал: «При всей своей подлости и славянской гадости русское господство представляет собой цивилизационное явление… в Азии». Такая «цивилизация», однако, редко оказывала влияние на большие центры Средней Азии ко времени падения Ташкента.

Если список соглашений и переговоров примерно на рубеже XVIII столетия, когда политика вновь стала занимать важное место в дипломатии между Средней Азией и Россией, не отвечал реальной ситуации или желанию обеих сторон, то объяснение лежит в некоторой степени в разном подходе к признанию правомочности письменных документов. В том числе договоров между правительствами или людьми. Такое недопонимание приводило к неудовлетворенности России ее дипломатическими контактами.

Еще в давние времена существовал обмен религиозными миссиями между Киевом и Булгарией, Киевом и Хорезмом. Позднее, по окончании монгольского господства над обеими территориями, когда в них функционировало дееспособное самоуправление, также стали развиваться дипломатические отношения. На этих начальных стадиях официальных внешних сношений само существование дипломатической активности зависело исключительно от самих правителей, ибо большинство монархов и князей по необходимости оставались погруженными лишь во внутренние дела.