Я поняла, что у меня начались роды.

1

– Тужьтесь, тужьтесь, мадам, – слышала я над собой успокаивающий женский голос и напрягалась изо всех сил, надеясь, что эти усилия принесут мне облегчение. Однако мне становилось еще больнее.

Сначала я громко кричала, но потом, заметив, что комната, в которой я нахожусь, заполнена совершенно незнакомыми мне женщинами, я стала сдерживаться: кричать в их присутствии мне было стыдно. Странно, но даже в эти минуты меня не покинула стеснительность… Вот уже несколько часов я ни разу не закричала, а только мучительно стонала и кусала губы так неистово, что струйки крови стекали у меня по подбородку.

В моей голове не возникало ни единой мысли, и только иногда, когда становилось чуть легче, я порывалась спросить, что делает рядом со мной этот неизвестный мужчина в черной одежде, однако слова замирали у меня на губах или улетучивались из памяти. Схватки следовали одна за другой, рвущая боль мутила рассудок.

– Не падайте духом, мадам, – услышала я женский голос, звучавший откуда-то сверху.

«Кажется, я сейчас умру, – мелькнула у меня мысль в ответ на эти слова, – никто не в силах вынести такое».

– Ну, еще немного, мадам! Все идет как нельзя лучше.

Эти возгласы ужасно раздражали меня. Кажется, от них я страдала еще более мучительно, чем от боли.

– Г-господи… да замолчите вы наконец, – с усилием выдохнула я, сознавая, что моих стонов все равно никто не поймет. Я чувствовала, что вот-вот разорвусь надвое.

– Уже вторые сутки… Хорошо ли это, господин доктор?

– Хорошего мало. Но я ручаюсь за благополучный исход. Никогда раньше, мечтая о ребенке, я не могла представить себе и десятой доли тех мучений, которые терпела сейчас. Все болезни, мигрени и нездоровья за всю мою предыдущую жизнь, взятые вместе, не стоили одной минуты родовых мук.

И эта мерзкая, страшная боль, казалось, усиливалась с каждым мгновением; я уже не могла понять, каким образом выдерживаю ее и не умираю.

– Дышите глубже! Ну, совсем немного осталось, поднатужьтесь!

Дыхание у меня перехватило и, выгнувшись всем телом, я отчаянно вскрикнула, ощутив, как часть моей плоти, что-то крошечное и родное с невыносимой болью отрывается от меня. Руки акушерки подхватили его. Я услышала пронзительный детский крик – отчаянный, требовательный, громкий, а минуту спустя увидела на руках женщины крохотный красный комочек плоти. Смешной, плачущий, некрасивый…

Невероятное облегчение разлилось по телу. Я уже не слышала вокруг себя суеты, женских голосов, беготни служанок, носивших горячую воду. Я с безумной радостью осознавала только то, что боль уже не терзает меня, что я могу успокоиться, забыться, хотя бы некоторое время отдохнуть от того, что со мной было совсем недавно.

Последним, что пробилось к моему сознанию, было слово «мальчик», тихо произнесенное акушеркой. Больше я ничего не помнила. Я то ли забылась, то ли уснула…

Теплая люцерна сочных заливных лугов и красноватых в свете зари лиманов ласково щекотала мои босые ноги, а справа, по бескрайним холмам Тосканы, по плодородным черноземам и красноватым суглинкам раскинулись виноградники и кучки деревень, теряющихся в зеленом море цветущих апельсиновых рощ и оливковых деревьев.

И в воздухе сладко пахло клубникой и виноградом, молоком и лимонами, и призывно расцветали розы в саду графа Лодовико дель Катти, и дерзко соперничали с ними огромные красноголовые маки, и плыли в пронзительно-синем небе облака.

Виноградники, омытые дождем, зеленели свежо и молодо; таял в лиловой вечерней дымке горный темно-зеленый лес. Мягкими шершавыми губами коровы щипали клевер, а рядом взбивали улегшуюся после дождя пыль дорожные пролетки – пастух засматривался на них и пускал стадо на графские земли.

Мне явилась Нунча, – старая, грузная, окутанная золотистой мглой сна.

– Давно же мы не виделись, Ритта.

– Нам всем тебя не хватало, бабушка.

– Теперь вас стало больше, не так ли?

– Да. Теперь у тебя есть правнук…

Я очнулась, чувствуя ужасную слабость в теле. Почему мне вспомнилась Тоскана? Где я нахожусь – в Париже или на Мартинике?

Чьи-то руки ласково гладили мои волосы, – влажные, спутанные, беспорядочно рассыпавшиеся по смятой подушке.

– Как она устала, – произнес женский голос. – Бедняжка! Ей действительно пришлось нелегко.

Я открыла глаза. Изидора сидела на краешке моей постели, держа в руках миску с чистой водой и полотенце.

– Ах, какое противное солнце! – прошептала я капризно. – Задерните занавески, я не люблю жмуриться!

Для меня было неприятным сюрпризом обнаружить, что малейшее движение вызывает у меня боль и что внутри я все еще словно разорвана надвое. Изидора осторожно помогла мне приподняться, подложив мне под спину подушки.

– Как же мне больно! Неужели все это никогда не кончится?!

– Доктор сказал, что вам придется пролежать в постели две недели.

– Но почему мне так больно, ведь роды уже миновали!

– У вас внутри матка была растянута, а теперь она сжимается, отсюда и боль. Благодарите Бога, мадам! Роды у вас были очень тяжелые.

– Но где же мальчик, который у меня родился? Изидора не скрывала своего удивления.

– Вы знаете, кто у вас родился? Мне показалось, акушерка сказала это совсем тихо, а вы были в беспамятстве.

Я предпочла промолчать. Да мне всегда было известно, что у меня будет мальчик, я знала это с того времени, как поняла, что беременна!

– Принесите мне ребенка, Изидора!

– Нет, мадам, сначала я приведу вас в порядок.

Она умыла меня, смочив тонкое полотенце в лавандовой воде, жесткой щеткой причесала мои растрепанные волосы.

– Ну, так где же сейчас мой сын?

– Он у кормилицы, мадам, у негритянки Жасмины. Это сообщение возмутило меня до крайности.

– Да вы просто с ума сошли – отдать моего сына кормилице! Я бы показала вам, как забирать у меня ребенка, если бы могла подняться! У моего сына есть я. Он всегда будет рядом со мной.

– Разве вы думаете сами кормить его?

– Разумеется! – заявила я твердо. – А как же иначе!

– Дамы вашего круга обычно не делают этого.

Я не желала ничего слышать о «дамах моего круга». Грудь у меня щемило от прилива молока, казалось, оно готово брызнуть. Я полагала, что лучше отдать его ребенку, чем туго перевязывать грудь бинтами.

– Принесите мне его, и немедленно!

– Успокойтесь. Ваш маленький Жан скоро будет у вас.