Я замечаю, что урожденные лихачи, которые обычно тут же комментируют происходящее, теперь молчат. По-видимому, чутье меня не обмануло – Эрика следует остерегаться. Возможно, даже бояться.

Целый час я наблюдаю за тем, как другие неофиты сталкиваются со своими страхами, бегают и прыгают, целятся невидимыми пистолетами, а иногда – ложатся на пол, сжимаются в клубок и всхлипывают. Порой я догадываюсь, что они видят и что их терзает, хотя в основном демоны, с которыми они борются, остаются их личными переживаниями, известными только им и Амару.

Я холодею и вздрагиваю каждый раз, когда Амар вызывает следующего человека.

А потом в комнате остаюсь лишь я один. Больше неофитов нет. Миа, которая только что прошла симуляцию и вынырнула из пейзажа страха, на минуту прислоняется к задней стене, спрятав голову в ладонях. Она выглядит измотанной и волочит ноги по полу, не дожидаясь, пока Амар отпустит ее. Он бросает взгляд на последний шприц с сывороткой, лежащий на столе, затем на меня.

– Здесь только мы с тобой, Сухарь, – замечает он. – Давай покончим с этим.

Я делаю шаг по направлению к нему. Я практически не чувствую, как игла входит внутрь – я никогда не боялся уколов, хотя некоторые неофиты почти рыдали перед инъекцией. Я прохожу в соседнее помещение и таращусь в окно, которое с этой стороны выглядит как зеркало. На секунду, пока не запустилась симуляция, я смотрю на свое отражение. Значит, вот таким меня и видят окружающие – сутулым, высоким, костлявым парнем в мешковатой одежде и с кровоточащей ладонью. Я пытаюсь выпрямиться, и меня удивляет перемена, которая происходит, – я наблюдаю проявление некоей силы прямо перед тем, как комната исчезает.

Пространство заполняют изображения – городская линия горизонта, дыра на тротуаре семью этажами ниже меня, линия выступа под ногами. Ветер, сильнее, чем когда я по-настоящему был на крыше, несется по стене здания, давит на меня со всех сторон, а моя одежда полощется и бьет меня. Вдруг здание растет ввысь вместе со мной на крыше, унося меня прочь – далеко от земли. Дыра закрывается, теперь на ее месте темнеет дорожное покрытие.

Я отступаю от края, но ветер больше не дает мне отойти назад. Сердце стучит как бешеное, и наконец я сталкиваюсь с пониманием того, что должен делать – мне опять нужно прыгать, на этот раз не надеясь, что мне не будет больно, когда я рухну на землю.

Раздавленный Сухарь.

Я раскидываю руки, зажмуриваюсь, кричу сквозь сжатые зубы, а затем следую порыву ветра и быстро падаю, ударяясь об асфальт. Жгучая боль пронизывает меня насквозь. Я встаю, вытираю пыль со щеки и жду очередного испытания. Понятия не имею, каким оно будет. У меня нет времени на обдумывание собственных страхов. Я не могу размышлять о том, каково это – освободиться от страха, победить его. Неожиданно я понимаю, что, избавившись от кошмаров, я смогу стать сильным и непобедимым. Эта мысль пленит меня какое-то мгновение, но вдруг что-то врезается в мою спину. Потом я ощущаю удар в левый бок, а затем – в правый, и в итоге я оказываюсь заключенным в ящик, точно соответствующий размерам моего тела. Вначале шок не дает мне запаниковать, я вдыхаю спертый воздух и всматриваюсь в пустую темноту, а мои внутренности сжимаются в комок. Я уже не могу дышать. Не могу дышать.

Я закусываю губу, чтобы не всхлипывать – не хочу, чтобы Амар видел мои слезы и рассказывал лихачам о том, какой я трус. Мне нужно подумать, но я не могу – мне не хватает кислорода. Задняя стенка ящика выглядит так же, как в одном из моих воспоминаний, когда в детстве меня запирали на чердаке в качестве наказания. Я никогда не знал, когда это кончится и сколько часов я просижу во тьме с выдуманными чудовищами, ползающими по мне. В такие минуты я всегда слышал мамин плач, доносящийся из-за стены.

Я бью по стенке передо мной снова и снова, упрямо царапаю ее, не обращая внимания на то, что занозы вонзаются под ногти. Я поднимаю плечи и ударяю ящик всем телом – методично, без устали, – закрыв глаза и притворившись, что в действительности я не здесь. Не здесь. Выпустите меня, выпустите меня, выпустите меня, выпустите меня.

– Обдумай все хорошенько, Сухарь! – кричит чей-то голос, и я успокаиваюсь. Я вспоминаю, что я нахожусь под воздействием сыворотки. Я – в симуляции.

Обдумать. Как мне выбраться из тесной коробки? Какой-нибудь инструмент. Я нащупываю ногой какой-то предмет и тянусь вниз, чтобы поднять эту вещь. Но когда я нагибаюсь, крышка ящика двигается вместе со мной, и я уже не могу выпрямиться. Я сдерживаю крик и нащупываю пальцами заостренный конец лома. Я втискиваю его между досками, которые образуют левый угол ящика, и давлю со всей силы.

Доски сразу же разлетаются на части и падают рядом со мной. Я с облегчением вдыхаю свежий воздух, а передо мной возникает женщина. Я не узнаю ее лицо, она одета в белое и не принадлежит ни к одной из фракций. Я встаю, подхожу к ней и вижу стол, на котором лежит пистолет и пуля. Я хмурюсь. Это и есть мой страх?

– Кто ты? – спрашиваю я, но женщина не отвечает.

Мне ясно, что делать – нужно зарядить пушку и выстрелить. Мой страх усиливается, во рту пересыхает, и я неуверенно тянусь к оружию. Раньше я никогда не держал в руках пистолет, поэтому мне требуется несколько секунд, чтобы понять, как открыть барабан для патрона. Странно, но почему-то я думаю о свете, который исчезнет из ее глаз, об этой женщине, которую совсем не знаю. Мне незачем переживать из-за нее.

Но я боюсь – боюсь того, что мне придется делать в Лихачестве, и одновременно страшусь своих желаний. Боюсь скрытой жестокости в себе, взращенной моим отцом и годами тишины, которую навязывала мне фракция. Я вставляю пулю в барабан и беру пистолет обеими руками. Порез на ладони пульсирует. Я смотрю в лицо женщины. Ее нижняя губа подрагивает, на глаза наворачиваются слезы.

– Мне жаль, – говорю я и нажимаю на курок.

Пуля оставляет в ее теле крошечное отверстие, и женщина падает на пол, превращаясь в облако пыли. Но мой страх не исчезает. Я понимаю – сейчас должно что-то произойти, я чувствую, как смутное ощущение нарастает внутри меня. Маркуса еще нет, но он появится – я знаю это так же хорошо, как и свою фамилию. Нашу общую фамилию.

Меня окутывает круг света, и сквозь него я вижу изношенные серые туфли, которые приближаются ко мне. Маркус Итон подходит к границе круга, и я замечаю, что мужчина отличается от реального Маркуса. У этого Маркуса – впадины вместо глаз и зияющая черная пасть вместо рта. Он встает рядом со мной, и постепенно все больше и больше чудовищных копий моего отца проходят вперед, окружая меня. Зияющие пасти широко раскрыты, а головы наклонены под странными углами. Я стискиваю кулаки. В симуляции все точно не по-настоящему. Я уверен.

Первый Маркус расстегивает ремень и достает его из петель, остальные повторяют за ним все жесты. Постепенно ремни превращаются в металлические канаты, зазубренные на концах, которые они влачат за собой по полу. Маслянистые черные языки Маркусов скользят по краям черных ртов. Затем Маркусы замахиваются своими поблескивающими канатами, и я неистово ору, закрывая руками голову.