рукой)…А потом… Я вернулся и забрался ленту из руки.

Петр встает из-за стола. На нем нет лица.

Гаснет свет.

Картина вторая

Квартира Петра, ничего лишнего и особенного. На стенах фотографии в тяжелых рамках. Интерьер выдержан в японском стиле. На диване сидят Роман и Татьяна, ждут Петра.

Роман: – Мыслящие не пишут, а пишущие не мыслят. Те немногие, что мыслит и пишет, становятся выдающимися писателями.

Татьяна: – Где прочитал?

Роман: – Да не помню. В книге.

Татьяна: – У…Ты книги читаешь?

Роман: – Иногда читаю. Вот, что хотел спросить…Никак не пойму я…Иду я по улице и навстречу мне попадается множество женщин. Они разные: худые, полные, высокие, стройные, бесформенные. Есть с красивыми лицами и красивыми формами. Но нет ни в одной из них красоты скрытой и неуловимой. Той глубокой и настоящей. Какая-то серая пелена окружает их всех. А была ли в них эта красота? Может быть, они такими и родились? Среди этих серых бетонных стен и густого дыма этих заводских труб…. И пропитались этой пылью и серостью?

Татьяна: – А во мне есть она? Эта красота?

Роман: – В тебе есть.

Татьяна: – Откуда знаешь? Чувствуешь? (смеется).

Роман: – Ну, вроде как чувствую. По картинам твоим….Или вот дети…Еще вчера они были маленькими ангелочками в колясках, а сейчас на их лицах что? Пустота? Ничего не выражающие лица, измученные нелепыми мультфильмами?

Я шел вчера по городу – у киоска «Мороженое» стоят девочки лет четырнадцати. Я подумал, вот вырастут скоро и нарожают новых идиотов. Таких же мутантов, как и все вокруг.

Татьяна (усмехается): – А как протекает твоя семейная жизнь?

Роман: – Жизнь? «Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, он и будет протекать на покрывало» Моя жена считает меня гомиком. Хотя я не такой.

Татьяна: – Отчего так случилось?

Роман: – Не могу рассказать.

Татьяна: – И что это мешает семейной жизни?

Роман: – Да кто бы знал, что ей мешает. Наверное, я сам.

Я поделился с ней своими сокровенными, детскими переживаниями. Теперь ей трудно объяснить, что это был просто ранний процесс полового созревания. И мальчики меня не интересовали с тех пор. А в её голове, видимо, этот образ запечатлелся достаточно хорошо. Отчетливо. Воображение, видно, у нее неплохое. Пространственное.

Татьяна: – Не все нужно рассказывать, многие не готовы к откровенности. Они не могут справиться с таким грузом. Люди разные.

Роман: – Теперь я понимаю. Но от этого не легче…(пауза). Вчера во дворе сидели пьяные подростки. И представил, что я с удовольствием бы убил их. Взял бы автомат и расстрелял. Да, просто высунувшись из окна. Открыл бы окно и молча начал бы стрельбу. Им все равно ничего не объяснишь. Ничего не изменишь. А может быть подростки не пьяные, а под «кайфом»? Тем более расстрелял бы. Но с меньшим удовольствием. А их подруги, «за которых ни дашь ни рубля», смотрели бы на это. Визжали бы и убегали. Их бы я убивать не стал. Жалко патронов. Они наверняка бы вызвали милицию. Или кто-то из соседних домов, кто наблюдал за этой бойней. Прислали бы группу быстрого реагирования, орали бы в мегафон, мол, сдайте оружие, не сопротивляйтесь, и будет у вас все хорошо.

Татьяна: – Какой ты кровожадный сегодня. Разве так можно? (укоризненно, но с сарказмом)

Роман: – Да я просто представил. Я даже таракана раздавить не могу. Не то, что в человека стрелять…Да, орали бы в мегафон – Сдайте оружие. И все будет хорошо. А хорошо уже не будет. Так что не надо врать. Наверняка бы ждали, если бы я не отзывался. Узнали бы телефон. Звонили бы и пытались бы понять, что я хочу. Я бы молчал в трубку. Они бы, конечно, начали бы штурмовать мою квартиру и убили бы меня. Они всегда убивают, когда кто-то им сопротивляется. Сопротивляется этой системе. Но они не знают, что это лучший способ уйти от них незаметно и тихо, уйти непобежденным. Ты видишь их, но они не видят тебя. Тебя уже нет здесь, тебе предстоит новое, завораживающее путешествие туда, откуда ты пришел.

Татьяна: – Роман, ты какие-то ужасные вещи рассказываешь.

Роман: – Да, я просто фантазирую. Не бойся. И автомата у меня нет, и в армии я не служил. И стрелял я только два раза в школьном тире. За всю жизнь.

Татьяна: – Расскажи лучше что-нибудь хорошее…

Роман: – Хорошее? (Пауза) Я вчера смотрел фильм “12 стульев”. Ну, я выпивши был, что естественно для меня. Ну, это не важно….А может важно, я не знаю. Ты знаешь что, я понял? Что практически все фильмы, которые существуют – это полное дерьмо. Что таких актеров, как Миронов и Папанов никогда не будет. Я понял, что весь сегодняшний кинематограф – это дешевая лотерея. Мне до слез жалко, что ИХ больше нет, зато у нас теперь куча всяких там Каниных, Угаровых и Валуевых. Как не крути, они лажовые. И фильмы, в которых они снимаются, полное говно. И режиссеры откровенно никакие. Такой массовый обман. Это покажется свинством, но я даже рад, что ОНИ этого не видят. Сижу и плачу. Давно так не плакал, так расчувствовался…

В комнату входит Петр. Он взволнован. Бледен.

Роман: – Привет, брат!

Петр: – Здравствуй, Роман! Зашел в гости? Молодец.

Татьяна: – А со мной ты не хочешь поздороваться?

Петр: – Привет.

Татьяна: – Вот так всегда, ни поцелует, ни обнимет

(смотрит на него пристально). – Ты чего такой? Случилось что? Где был?

Петр: – Я был у Бориса.

Татьяна: – И что случилось?

Роман: – Как он после отсидки?

Петр: – Нормально.

Татьяна: – Поговорили как-то не так?

Петр: – Поговорили очень даже так. Так, как надо.

Татьяна: – И что он тебе сказал, что на тебе лица нет?

Петр: – Ничего.

Татьяна: – То есть вы поговорили, но он ничего не сказал. Молча говорили?

Петр: – Нет, конечно.

Татьяна: – Ты мне рассказывать не желаешь? Я тебе, что? Чужой человек? Не жена вовсе?

Петр: – Есть вещи, которые никому нельзя рассказывать.

Татьяна: – Ну, конечно. Сходил к Борису. Ты как к нему сходишь, так все – не трогайте меня, не подходите. Он тебе семейную жизнь разрушает. Ты это-то понимаешь?

Петр: – Таня, я не хочу при Романе выяснять отношения.

Роман: – Да бросьте вы ругаться…

Татьяна: – А мы и не ругаемся.

Петр: – Это мы так разговариваем. Почти всегда.

Роман: – Да…Жопа. Правда, у меня не лучше.

Петр: – Выпить надо. Где-то у нас были виски. Вы как?

Роман: – Мы завсегда готовы.

Петр снимает пальто. Пиджак. Остается в белой рубашке и черных