— Мы уходим, дорогая. Слушайся Поппи. — Она наклоняется поцеловать дочь. Белла с наслаждением вдыхает запах маминых духов и шелка, тянется обнять ее.

— Не трогай, прическу испортишь. Спокойной ночи, дорогая. Приятных снов.

Следом заходит отец:

— Хочу пожелать тебе спокойной ночи, девочка.

Он подходит на цыпочках, хотя Белла еще не спит и сидит в своей постельке, и крепко ее обнимает. Она чувствует прикосновение гладкого атласа (это галстук скользнул по ее щеке), потом легкое царапанье жесткой ткани пиджака и просит:

— Папа, посмотри, ну пожалуйста.

Джеральд становится на четвереньки и смотрит под кровать.

— Никого нет, — затем встает с колен и посылает ей воздушный поцелуй, — пока, зайчонок.

— Пока, пока, — отвечает Белла.

— Можешь еще поваляться, — Джеральд заглядывает в дверь спальни, в руках чашка с горячим чаем. — Мама уехала в город, к парикмахеру, так что ты совершенно свободна.

— Как мило с ее стороны, такой пышный прием.

— Хочешь чаю?

Белла идет прогуляться по деревне. По дороге она покупает две открытки с видом главной улицы и собора — цвета на них просто ужасны. Потом решает зайти в «Свистящий чайник», чтобы подписать их и выпить чашку кофе.

— Мама вернулась, — оповещает ее Джеральд по возвращении домой, — не забудь сказать, какая у нее красивая прическа.

Белла завязывает рубашку узлом и стучится в дверь родительской спальни.

— М-м-м?

Она просовывает голову в приоткрытую дверь:

— Это я. Пришла пожелать доброго утра.

— О, доброе утро, Белла-дорогая, — Алессандра, сидя за туалетным столиком, поднимает на нее глаза, — что ты там прячешься? Входи. Я так рада тебя видеть.

Белла наклоняется и целует подставленную щеку:

— Замечательная прическа. Очень элегантно. И цвет удался.

Алессандра так и этак поворачивает голову перед зеркалом и недоверчиво вглядывается в лицо дочери:

— Ты находишь? Придется самой немного поправить.

Мать зачесывает прядку, выбившуюся из французской косы, и прикрывает глаза рукой от струи лака. Беллу окутывает знакомый с детства запах парикмахерской, когда, сидя в кресле и скучая в ожидании мамы, она болтала ножками, читала или рисовала в подаренном папой альбоме. Это был особый, взрослый альбом, где можно было делать настоящие наброски.

— Ну как ты, дорогая?

— Все нормально, мама.

Из трюмо на нее взглянуло тройное отражение Алессандры.

— Ты так редко нас навещаешь, — сказало главное отражение, — могла бы приезжать почаще.

— Я бы с удовольствием, — пожала плечами Белла, — но у меня сейчас так много дел — переезд, новая работа…

— Родители важнее твоих крысиных гонок, — возразило правое отражение и нервно припудрило щеку светоотражающей пудрой.

Белла попыталась сменить тему:

— У тебя такой порядок, мама. Как всегда. А в гостиной, кажется, новая ваза?

Левое отражение утвердительно кивнуло и повернулось боком:

— Папа ужасно скучает. Подумай хотя бы о нем.

— Я думаю, все время.

Белла засунула большие пальцы под ремень на джинсах и, опустив голову, уставилась на свои ботинки. Как красиво смотрится затертая кожа на зеленом фоне ковра, словно кусочек упавшей в мох древесной коры. Может, притвориться, что идешь на свидание с тайным поклонником, а самой улизнуть в лес на этюды? Ей представилась картина затененной лужайки, на которую не проникает солнечный свет, рассеянный кронами деревьев. Она вспомнила, как мать обычно реагировала на ее увлечение живописью: «О, Белла, дорогая, ты опять балуешься со своими красками? Очень, очень мило. Женщине пристало иметь приличное хобби…»

Алессандра округлила губы и принялась наносить помаду.

— Как тебе новый цвет? Этот цвет называется «золотистый янтарь».

— Очаровательно, — кивнула Белла отражению. — И к тому же подчеркивает цвет твоих глаз.

Из зеркала на нее блеснул просветлевший взгляд. Карие в крапинку глаза Алессандры и впрямь напоминали янтарь.

— Ты правда так думаешь? — в улыбке черты лица матери несколько смягчились. — Спустимся вниз выпить кофе. Я испекла biscotti. Посмотрим, догадаешься ли ты, с чем они.

Белла полной грудью вдохнула прохладный, соленый воздух и взглянула на линию горизонта. Стоял ясный, солнечный день. Ветер гнал по морю легкие пенящиеся барашки. Пляж особенно нравился ей в такую погоду, хотя в холодные дни, как этот, приходилось брать с собой в машину термос, завернутый в плед. Теперь она сама жила не так далеко от побережья, но эта полоска берега, в десяти милях от родительского дома, была для нее особенной — ведь здесь прошло ее детство. Родители тоже собирались поехать, но она схватила ключ зажигания и умчалась, как будто за ней гнались. Мама все равно превратила бы прогулку в пародию на семейный выезд на природу. Все искали бы местечко, где можно укрыться от ветра, чтобы не растрепалась ее драгоценная прическа, без конца препирались бы и суетились.

По волнам скользили два серфера. Их паруса, ярко-розовый и зеленый, напоминали оперенье экзотических птиц. Стоял отлив. У самого края воды маленькая девочка неумело орудовала лопаткой. Белая панамка сползла ей на самые глаза. Она упрямо сооружала свой небоскреб, хотя ей все время мешали длинные рукава, которые она еще не умела закатывать. Рядом сидела ее мать, листая журнал и прихлебывая колу из банки.

Белла поддала ногой камушек, и он, простучав по гальке, отлетел к выброшенному на берег куску дерева. Мужчина, гуляющий с тявкающей моськой на поводке, бросил на нее сердитый взгляд, как будто она целилась в его собаку.

— Почти попала, — пробормотала она. — Ну, еще один — и обратно, в Дом Веселья.

* * *

На пляже папа обычно помогает ей снять носки и ботинки:

— Хочешь поплескаться, мой звоночек?

Иногда он зовет ее звоночком, потому что она Белла, сокращенно — Белл[7]. Но мама говорит, что Белла звучит красиво, а звоночек — нет. Мама — итальянка и специально выбрала ей благородное итальянское имя.

Джеральд тоже разувается и до колен закатывает штанины. Девочка взвизгивает каждый раз, когда холодные волны лижут ей лодыжки. Под водой ее ноги выглядят чужими, как будто она нашла их вместе с морскими ракушками: ступни бледные и мягкие, на светлой коже солнышко нарисовало яркие волнистые полоски. Выйдя на берег, она идет по камушкам, которые под мокрыми ногами кажутся еще более острыми.