– Так вот, Сергей Васильевич… Дабы у вас не было мотива лгать мне, скажу, что уверен в том, что не вы и не ваше расставание было причиной самоубийства Катерины. Я пытаюсь установить истинную причину, и надеюсь, что вы мне поможете.

– Да, разумеется…

Да, разумеется, он боялся – хотя бы того, что узнает жена. И, разумеется, он стал бы заворожено смотреть мне в рот, поддакивать и выбрасывать ответы как из пулемета, лишь бы отделаться поскорее. Но мне было нужно отнюдь не это. Так что я сказал доверительно:

– Каюсь, слегка соврал вам. Дело действительно закрыто, и я не имею права вызвать вас повесткой. Но смерть Катерины… Кати, так ужасна и непонятна, что мне хочется разобраться в этом. К тому же, есть несколько странностей, так сказать, темных моментов. Я надеюсь, что вы поможете мне. Хоть, повторюсь, вы совершенно не обязаны.

– А что есть непонятного?

Хорошо! Вопрос в его случае означал согласие.

– По всем признакам Катерина впала в депрессию, из которой так и не вышла, в воскресенье – за три дня до смерти. Так вот, в то воскресенье она встречалась в городе с кем-то и получила в подарок цветы. Желтые гладиолусы, те, что стояли в комнате. Я пытаюсь понять, что произошло на встрече.

Сергей молчал и смотрел на меня – уже с оттенком любопытства.

– Доподлинно известно, что тот, с кем она встретилась, – не ее бывший муж и не отец. Мы проверили, где они находились в тот день. Другая версия – любовник. Скажите… я несколько вторгаюсь в неприятную область, но… одновременно с вами, не было ли у нее другого мужчины? Как по-вашему?

– Нет… – он сказал автоматически, потом задумался, свел брови… – Да нет, не думаю. Она, понимаете… и за собой не следила, принаряжалась только в те дни, когда мы планировали встретиться, а в остальные не красилась, одевалась во что-то старое…

– Ага. Да-да, это важно.

– Да и потом… вы знаете, мне кажется, она себя не очень воспринимала как женщину. Скорее, как маму, что ли. Это, наверное, работа располагала.

Вполне возможно. Своих детей у Петровской не было, зато последние шесть лет она преподавала биологию в школе. Была классной руководительницей. Неудивительно, что материнский инстинкт гипертрофирован. И тем более странно – ведь матери не кончают суицидом.

– А как она к работе относилась?

– Вы знаете, любила. Она детей любила, возилась с ними, рассказывала всякие школьные истории. Каждый раз, как встретимся, обязательно какого-нибудь ученика вспомнит…

– Уставала сильно?

– Не без этого. Но все равно детей любила. До школы она тоже в каком-то детском учреждении работала – то ли в саду, то ли в интернате. Об этом она мало говорила.

Школа, дети. Поставил себе меточку на эту мысль – ее нужно позже развить. Ребенок, пусть и чужой, мог быть сильным влияющим фактором. Однако я был уверен: тот, кто подарил цветы, – не ученик из школы и даже не родитель ученика. Это мужчина – активный и полный сексуальной энергии. Тень его отпечатка все еще хранилась на цветах, когда я щупал их.

Я раскрыл блокнот на странице с номером, который дал Сан Дмитрич, и протянул его Сергею:

– Вам этот номер не знаком?

– Нет, вроде.

– Наберите, пожалуйста!

Чуть смутившись, он набрал. Имя не выпало на экран – в записной книжке номер отсутствовал. А в трубке раздались слова – абонент отключен.

– Видите, это второе, что смущает меня. Тот, кто встретился с Катей, вскоре после этого отключил номер или выбросил карточку. Положим, он не знал, что случится самоубийство, и мы будем искать его по этому номеру. Тогда зачем отключил?

– Может быть, просто потерял?

– Я не сторонник теории совпадений. Не просто потерял, а вполне намеренно. Полагаю, для того, чтобы Катя не могла перезвонить ему после встречи. Он не хотел ее больше видеть. Похоже на правду?

– Очень похоже. И цветы как раз желтые – символ расставания…

– Вот только, по вашим словам, расставаться ей было не с кем, кроме вас. И я склонен в это верить: слишком мало в ее квартире осталось мужского. То, что было, от вас, почти выветрилось… Извините.

– Да, ничего. Я же сам… Ну, это я с ней расстался.

Я поглядел на него, пытаясь понять, с каким чувством он произнес это. Казалось, с удовлетворением и облегчением. Отношения успели изрядно утомить его, прежде чем прервались.

– Скажите, Сергей, а есть ли кто-то, перед кем она могла испытывать вину? Причем очень острую, мучительную.

– Нет, и близко не похоже. Катя была очень уверена в себе. Всегда считала, что все делает правильно. Гордилась тем, как воспитывает детей, какими они будут моральными, разумными. И с мужчинами никогда не признавала своей вины. Со мной она всегда спорила до последнего. А о прошлых – ну, кто там был у нее раньше, муж там, – говорила в том ключе, мол, как они перед нею виноваты, а не она перед ними.

– Много она упоминала этих прошлых?

– Троих.

– Любила кого-то из них?

– Нет, давно уже нет.

– Откуда знаете? Может, скрывала?

Вопросы, конечно, были отчаянные. Любым из них легко можно «закрыть» недостаточно лояльного человека. Однако я чувствовал, что контакт между нами уже достаточно крепкий: первый признак – дыхание в один темп.

– Нет, думаю, правда, забыла их. Я же говорю, она очень переключилась на детей… Ну, и на меня.

– Она педагог по образованию?

– Психолог. Но не пси-тэ, как вы. Просто психолог.

Уже интересно!

– А как вы узнали, что я пси-тэ? Не говорил вам этого.

Свидетель усмехнулся – впервые что-то порадовало его в нашем разговоре.

– Катерина научила распознавать. У пси-тэ выражение глаз меняется очень быстро – словно вы переключаете кнопками, какую эмоцию теперь выражать. И говорите чуть с задержкой, перед любой фразой полсекунды времени. Она объясняла: это потому, что пситехники тщательно контролируют речь.

Я кивнул. Вторая меточка: где Катерина пересекалась с пситехниками? Распознать – полдела. Штука в том, что сам термин «пси-тэ» – это жаргон, только для посвященных. Только пситехники так называют друг друга, причем в узком кругу. Как у пилотов – воздушное судно и КВС вместо самолета и капитана.

– Спасибо, Сергей, вы очень помогли мне. Но еще парочка вопросов. Скажите, у Кати было много фотографий?

– Да нет… Она не любила сниматься. Есть парочка наших с ней, да еще с каких-то выпускных, вечеров – коллеги присылали по и-мейлу.

– Я имею в виду, не электронные фото, а бумажные. Те, что в альбомах.

– О, нет, такого у нее давно не водится! Ни разу не видел, чтобы она печатала цифровые фотки. Альбом, наверное, с детства остался.