— Сладкая моя, это ведь навсегда, — сказал я.

— Да!

Бесконечной ночи — да! Проклятью, печалям, одиночеству — да!

И ты ступаешь на те же грабли, Лестат, ты, дьявол, ты хочешь этого, хочешь, жаждешь вновь видеть это, ненасытный маленький демон, не хочешь отдать ее ангелам, а они ждут, ты знаешь!

Ты знаешь, что Господь благословит ее страдания, очистит ее и простит последние крики.

Я придвинулся ближе, нежно оттолкнув Квинна.

— Отпусти ее, братишка, — сказал я.

Я поднял руку, разорвал зубами запястье и направил ей в рот струйку крови.

— Придется делать это так. Сначала ей необходимо выпить немного моей крови.

Она лизнула кровь. Зажмурилась. Задрожала. Потрясенная.

— Иначе я не смогу ей помочь. Пей, славная девочка. Прощай, куколка. Прощай, Мона.

Она высасывала из меня кровь, будто разрывала невидимые нити, которые поддерживали во мне жизнь, будто хотела меня убить. Ведьма обладала мною через кровь. Я судорожно вздохнул и попытался ухватиться за столбик кровати, но, промахнувшись, мягко упал вместе с ней на ворох цветов. Наши волосы запутались в розах.

Под ее бесцеремонным натиском я почувствовал, что с кровью вливаю в нее свою жизнь — сырой замок в провинции, Париж, бульварный театр, мое похищение, каменная башня, Магнус совершает надо мной обряд, огонь, одиночество, сиротские стенания, сокровища; смеялась ли она? Я видел ее зубы, вонзенные в мое сердце, в самое сердце.

Я отпрянул, ошеломленный, цепляясь за ускользавшие от меня столбики, и уставился на нее.

Дьяволица!

Она смотрела на меня сияющими глазищами. Ее губы слегка испачканы кровью, но боль ушла, и наступил Момент, момент свободы от боли, свободы от страданий, свободы от страхов.

Она просто не могла поверить в это.

Во время превращения, когда человек уже не человек, но еще и не вампир, она дышала глубоко и свободно, голодный гибрид, проклятый гибрид. Ее кожа лучилась здоровой сытостью, иссохшие щеки чудесным образом разгладились, налились губы, под глазами пропали тени, наконец, ее груди приподнялись, обозначившись под хлопковой тканью пижамы, а руки приобрели прелестную округлость, такую очаровательную округлость… Да, я сластолюбивый мерзавец.

Она снова вздохнула. Вздохнула в экстазе и посмотрела на меня. Да, знаю, я очень хорош собой.

И еще я знал, что теперь она сможет пройти через Темный обряд.

Квинн пребывал в состоянии шока. Захлебывался от любви к ней.

С дороги. Я оттолкнул его.

Это все мое!

Я приподнял ее с цветочного ковра. Сосуд с моей кровью. Посыпались лепестки. Поэтические строчки зашелестели на ее губах "…как будто для того была я создана…" Я прижал ее к себе. Я хотел испить из нее свою кровь. Я хотел ее.

— Маленькая ведьма, — прошептал я ей в ухо. — Ты думаешь, знаешь все, что я умею делать?

Я безжалостно сжал ее. И услышал чудесный сладкий смешок.

— Давай же. Покажи мне, — сказала она.

Я больше не умираю.

Квинн выглядел испуганным. Он обнял ее, коснулся моих рук. Он пытался заключить нас обоих в свои объятия. Было так тепло. Я любил его. И что? Она была моей.

Я заскользил зубами по ее шее.

— Я собираюсь заполучить тебя, малышка, — прошептал я. — Ты затеяла опасную игру, красотка.

Ее сердце колотилось. Все еще на пределе.

Я вонзил зубы и почувствовал, как напряглось ее тело.

Восхитительная неподвижность.

Медленно я пил ее кровь, смешанную с моей собственной.

Теперь я знал ее. Прелестное дитя, нимфетка, школьная заводила, с которой не пропадешь, пробуждение талантов, пьющие родители, веснушчатая и смешливая, сорвиголова, и все время полна идей, ищет пароли, чтобы завладеть биллионами Мэйфейров, хоронит отца и мать и с этой стороны больше нет тревог, любовница стольких мужчин, что сбилась со счета, беременна… Теперь я вижу это! Кошмарные роды. Ребенок — монстр.

Только посмотрите! Ребенок — взрослая женщина! Морриган.

"Этот ребенок уже может ходить", — говорит Долли Джин.

Кто эти люди? Что это за существо, которое ты показываешь мне?

"Думаешь, вы единственные монстры, которых я знаю?"

Морриган навсегда потеряна, чудовищное дитя.

"Кто этот мутант, вырастающий, едва успел родиться, кто требует, чтобы ты дала ему свое молоко?"

Талтос! Исчез, навсегда искалечив ее тело, оставив ее умирать. Она должна найти Морриган! Изумруд болтается на шее. Посмотри на изумруд!

Мона цепляется за Квинна, полная любви к нему, рассказывает ему все. Нет! Не стихи Офелии питают ее душу, помогают сердцу биться, дают силы дышать, умирающую так долго.

"Ты понимаешь, что это?"

"Я понимаю! Понимаю!"

"Не останавливайся, не отпускай меня!"

"Кто хочет разъединить нас с тобой? Я знаю этот призрак! Дядя Джулиан! Он приходил ко мне. Злобный фантом. В середине моих видений. Он в комнате?"

Этот длинный беловолосый мужчина накинулся на меня. Пытался оторвать ее от меня. Кто ты, черт тебя возьми? Я отшвырнул его, отправив в стремительный полет, и вот он уже только точка. Проклятье, отпусти ее!

Мы лежали на ворохе цветов, она и я, в объятиях друг друга, вне времени.

Но посмотри! Он возвращается! Дядя Джулиан.

Я отпрянул, будто ослепленный. Разорвал запястье снова, прижал к ее рту, неуклюже разбрызгивая кровь, не имея возможности хорошенько видеть, чувствуя ее железную хватку, навалившееся тело.

Дядя Джулиан, тебе здесь ничего не светит!

Она пила и пила.

Лицо дяди Джулиана исказилось от ярости. Поблекло. Рассеялось.

— Его больше нет, — прошептал я. — Дядя Джулиан ушел.

Слышал ли Квинн?

— Заставь его уйти, Квинн.

Я терял сознание, отдавая ей свою жизнь, осознавая это, осознавая все, видя неприглядную суть за пределами сожалений. Ну же! Ее тело становится сильнее, пальцы требовательнее вцепляются в мои руки, когда она пьет мою кровь. Ну же, возьми это! Вонзи зубы мне в душу! Сделай это, теперь я, лежащий здесь без сил. И нет пути к отступлению, маленькая жестокая девочка. Вперед! Где я был? Дай ей напиться снова и снова. Я не могу… Я прижимаюсь к ее шее, открываю рот. Нет сил…

Наши души закрыты друг для друга. Полное безмолвие между создателем и созданием означает, что новый вампир готов.

Мы больше не сможем читать мысли друг друга. Ты испила меня до дна, красавица, и теперь не нуждаешься во мне.