Если бы спросили мнение Женевьевы, она бы ответила, что герцог очень высокий мужчина. У него светлая кожа, темные волосы. От него так и веет нетерпением и чувством собственной значимости, стоит ему войти в комнату, на вас словно налетает устрашающий порыв ветра. Даже когда он долго находится без движения, всегда в нем чувствуется какая-то сила, кажется, ой готов вот-вот ринуться вперед. Женевьева видела, как герцог стоял на балах, заложив руки за спину, словно Веллингтон, обозревающий поле битвы, а присутствующие вежливо обходили его на почтительном расстоянии, как будто он был окружен рвом. Герцог не заметил Женевьеву (она была миниатюрной девушкой) на двух балах, где присутствовали они оба, и она испытала от этого облегчение. Она не знала, красив ли герцог, хотя женщины считали, что исходящая от него тихая угроза очень притягательна, и никто в его присутствии не закрывал глаза от ужаса. Просто Женевьева никогда не смотрела на герцога слишком долго, чтобы прийти к определенному мнению.

Конечно, до нее доходили слухи, будто он отравил свою жену, которая скончалась загадочным образом, а он унаследовал все ее состояние. Рассказывали, что он устраивал дуэли на мечах, а однажды застрелил человека просто ради удовольствия, говорили, что он разрушал жизни людей, посмевших предать его, и происходило это порой через несколько лет, а значит, он мог долго и хладнокровно вынашивать свой план мести. Какое-то время он был помолвлен с Абигейл Бизли, но сейчас помолвка разорвана.

И вот теперь герцог стоял в их холле.

Он беседовал с отцом Женевьевы и, кажется, улыбался. Ее отец умел вызывать улыбки на лицах людей, а ее братья не просто так были известны своим проказливым обаянием. Скорее всего они обсуждали экипажи, лошадей или что-то в этом духе, объединяющее мужчин во всем мире.

Склонившись на перила, Женевьева видела, как служанки, сбившись в кучу, жадно смотрели на герцога и перешептывались, словно мыши, увидевшие кота. Как будто они могут быть в безопасности, держась вместе.

Девушки тут же разбежались, как только по мраморному полу раздался стук каблуков Изольды Эверси.

Все еще привлекательная миссис Эверси с жизнерадостным и целеустремленным видом направилась к дочери — дурной знак.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, Женевьева, милая.

Мать потащила ее в зеленую гостиную, которую называли так, потому что в ней все действительно было зеленого цвета. Изящная гнутая мебель, удобный пышный диванчик, длинные бархатные шторы, отделанные шнуром с серебристыми кистями. Спокойная комната, если не считать яркой вспышки причудливых цветов в углу.

— Ну и ну! Да здесь просто настоящие джунгли! Однако молодые люди будут продолжать присылать цветы, — заметила миссис Эверси, осторожно коснувшись заостренного листка.

Многочисленные поклонники Оливии были настойчивы, возможно, потому, что красивая Оливия была к ним совершенно равнодушна.

Нет, конечно, Женевьева тоже получала цветы. Обычно это были романтические букеты или цветы приглушенных, нежных тонов, ничего яркого. Ее поклонники полагали, будто Женевьева Эверси предпочитает цветы, собранные на лугу. Летние цветы, намного более практичные, милые и спокойные.

Изольда обратила свой взгляд на дочь.

— В чем дело? — отрывисто спросила она.

— Ни в чем, мама.

— Ты выглядишь больной. Бледная, как полотно, даже позеленела немного. Попрошу Гарриет приготовить тебе настой.

Итак, ее сердце было разбито самым жестоким образом, а теперь ее через несколько часов отравит кухарка своим ядовитым зельем. Данте был бы вдохновлен.

— Тогда я уж точно заболею, мама, — с тихим отчаянием ответила Женевьева.

Однако надежды не было: мать уже приняла окончательное решение.

— Сегодня просто прекрасный день для прогулки, Женевьева, — с подозрительным оживлением продолжала миссис Эверси.

— Нет, — возразила Женевьева.

По ее мнению, во время прогулок случались ужасные вещи. Она бы согласилась пойти прогуляться, только если бы дорога увела ее как можно дальше отсюда, например, к утесам Дувра.

— Знаю, что ты уже выходила, но пребывание на свежем воздухе тебе не повредит. — Миссис Эверси была совершенно глуха к возражениям дочери. — Думаю, было бы неплохо, если бы вы, молодые люди, взяли с собой герцога (конечно, строго говоря, герцог уже не был так молод) и показали ему развалины. А то скоро пойдут дожди, и холм превратится в кучу грязи.

Женевьева пришла в ужас. Нет, нет, только не это. Сейчас ей больше всего хотелось закрыться в своей комнате, улечься на кровать, обхватив себя руками, чтобы приглушить боль. Вряд ли ей удалось бы заплакать. Не сейчас, возможно, это случится позднее.

А теперь каждый звук, взгляд или ощущение словно острыми иглами пронзали ее. Ей было невыносимо больно. Она была не в состоянии заставить себя беседовать с герцогом Фоконбриджем.

Честно говоря, ей следует навестить своего кузена Адама, викария, чтобы поведать ему о своих грехах (если она их совершила, то они вряд ли уж такие ужасные?) и понять, какой именно отправил ее прямиком в чистилище, возможно, все вместе. Наверное, если вы долгое время не каетесь даже в мелких грешках, наказание будет суровым и внезапным.:

— Мама, вряд ли герцог захочет смотреть на развалины. Не сомневаюсь, их полно у него в поместьях, и все они намного живописнее и древнее наших. Я уверена, он, скорее, предпочтет провести время с отцом.

«И будет делать то, что пристало мужчинам его возраста: курить сигару, жаловаться на подагру».

Последняя мысль не совсем справедлива. Ее отец был вполне здоров, если не считать несколько полноватой талии. У него не было никакой подагры. Его сыновья были высокими и худощавыми, значительно выше его, причем Колин возвышался надо всеми на целый дюйм.

А герцог пока еще не достиг возраста отца.

Однако слуги забрали шляпу герцога. И сверху Женевьева видела его припорошенные сединой виски. Его волосы были почти черными и чуть длиннее, чем принято, хотя отличались густотой. Возможно, в его возрасте люди просто перестают следить за модой. Правда, одежда герцога отличалась безупречным покроем, удачно подчеркивая его худощавость и грацию.

И Женевьева прекрасно знала, что развалины в его усадьбах есть. Пусть даже одна, ведь, по слухам, он владел доброй частью всей Англии. Женевьеве было знакомо одно из поместий герцога, Роузмонт, и однажды, когда он объезжал свои далекие обширные владения, она отправилась туда. По меркам герцога, поместье оказалось на удивление скромным: дом из красного кирпича в Западном Суссексе посреди гряды волнистых холмов, окружавших озеро, где жили огромные злые лебеди, а ветви ив спускались до самой воды. Сад производил неизгладимое впечатление: множество похожих друг на друга цветов, фонтан, из которого похотливо ухмылялся каменный сатир, стоя на одной ноге и выпуская изо рта высоко в воздух струю воды.

Женевьева была очарована. Казалось, миниатюрная причудливая красота поместья совсем не вязалась с образом герцога, но обычно он проводил все время в Лондоне и скорее всего совсем позабыл о существовании усадьбы.