в раздумьях и ни за что не стал бы говорить, пока не будет готов.

– Несложно, – ответила Аниса.

– Что ж, значит, договорились, – произнесла Гарриет почти нараспев.

– Погодите, – вмешался Джо. – Что я пропустил?

Гарриет снова положила ладонь на его бицепс, и Джо нахмурился, но не сбросил ее руку.

– Если никто не против провести исламскую церемонию… разумеется, гражданская церемония тоже будет. Шаокат, каково ваше мнение?

– Мое мнение… – начал Шаокат, и Ясмин заметила, насколько неестественно вплотную к столу он сидит. Его стул был придвинут так близко, что торс оказался почти на дубовой столешнице. – Мое мнение заключается в том, что вам лучше спросить мою жену, поскольку она несет бремя веры за нас обоих.

– Если Джо не возражает… – сказала Аниса с воодушевлением. Ее круглые щеки сияли надеждой.

– Подождите, – сказала Ясмин. – А как же я?

– Он решит, разве нет? – сказала Ма, не глядя на Ясмин.

Гарриет перевела взгляд на сына:

– Не терпится увидеть, сколько из наших знакомых безупречных либералов окажутся исламофобами.

Ясмин сползла пониже на стуле, чтобы пнуть Джо по лодыжке под столом. Это оказалось непросто, потому что он сидел не прямо напротив, но ей удалось до него дотянуться. Джо с серьезным лицом покосился на нее, пытаясь прочитать ее мысли.

– В Индии больше исламофобов, чем во всей Европе, – сказал Баба. – Именно поэтому премьер-министром стал Моди. По мнению многих, его величайшим достижением на посту главного министра является Гуджаратский погром, устроенный радикалами индуистами и мусульманами. Моди тогда не защитил мусульман.

– Даже говорить не желаю о Моди! – воскликнула Гарриет. – Да, исламофобия распространена повсеместно, но только не в этом доме! Не так ли, Джозеф?

Джо склонил голову набок, продолжая наблюдать за Ясмин. Она в отчаянии округлила глаза.

– Я не против, – отозвался он.

– Браво! – сказала Гарриет. – Сестра, вы выберете имама? Он будет из вашей местной мечети?

– Я молюсь дома, – ответила Ма, – но также я посещаю женский меджлис в Кройдоне каждую неделю. Это как бы книжный клуб, но для изучения Корана и хадисов. Я спрошу имама Сиддика. Иншаллах[4], он будет очень рад.

– Но пусть решает Ясмин, – сказал Джо, наконец смекнув, почему Ясмин качает головой. – Свадьбы без невесты не бывает.

Все посмотрели на Ясмин – и она замялась.

Джо выглядел сбитым с толку. Он виновато пожал плечами. Баба готовил свои ответы на любой ее ответ. Гарриет так и искрилась от решимости, того и гляди воспарит над стулом. Ма смотрела умоляюще.

Надо отказаться. Ясмин решила, что это самое лучшее, хоть и будет слегка неловко. Лучше легкая неловкость сейчас, чем большая позже.

– Когда ты была маленькой девочкой, – сказала Ма, – ты всегда читала молитвы. Ариф был более сложным. Но ты всегда читала молитвы со мной. Каждый день. – Она засопела и вытерла нос.

– Да, Ма, – сказала Ясмин. Если бы она сказала нет, существовала опасность, что Ма зарыдает.

– Каждый день, – повторила Ма.

– Я сказала да, Ма. Да. Хорошо.

– Да?

Ясмин поняла, что Ма все еще может зайтись в приступе рыданий.

– Да! – довольно агрессивно повторила она. – Если Джо не возражает.

Но надежды не осталось. Джо не станет ей перечить. Он дал ей возможность положить этому конец, а она ее упустила. Теперь на свадьбу явится имам Сиддик со своими большими желтыми зубами и напомаженными волосами. Придется терпеть его бесконечное карканье на арабском, а потом, исчерпав молитвы, он переключится на английский для проповеди, и станет еще хуже.

Джо послал ей через стол воздушный поцелуй, и Ясмин выдавила улыбку. Ма поцеловала ее в щеку. Довольным выглядел даже Шаокат, хотя ни разу в жизни не сказал доброго слова об имамах. Возможно, он был рад за Анису. Или за Гарриет, чей план был принят. Или просто радовался, что Ясмин показала себя хорошей дочерью и послушной невесткой.

– Джо примет ислам, – обратилась Аниса к Гарриет, словно о дальнейшем можно было договориться без участия молодежи. – Но не волнуйтесь, это просто. Даже в свадебный день он это может. Только ему надо сказать шахаду, и готово. La ilaha illa Allah, Muhammad rasoolu Allah[5].

– Серьезно? Достаточно произнести одну фразу? Ну, Джозеф, считай, что тебе повезло. Только представь, сколько мороки было бы, если бы ты женился на римской католичке! Простая фраза, какая прелесть, что она значит?

– Нет другого бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – его пророк, – перевела Ма.

– Мы с вами, – сказала Гарриет, – станем такими добрыми подругами.

Гарриет увлекла Анису к банкетке у окна, велев остальным поговорить о врачебных штуках. Гарриет снова уселась в позу полулотоса на зеленых узорчатых подушках лицом к Анисе, а та подняла ноги и неуклюже положила их сбоку. Волосы Гарриет были гладкими как шелк, конечности согнуты под изящным углом. Волосы Анисы, как всегда непокорные, выбивались из пучка мелкими завитушками. Вся она была рыхлая, ее тело было дряблым и неопрятным, словно распустившийся и наскоро собранный моток пряжи. Женщины переговаривались взволнованно, на пониженных тонах, и до стола доносились лишь отдельные слова – «семья», «рейсы», «приглашения», а также, по непостижимой причине, «спаржа».

Ясмин сгорала от сожаления. Можно было хотя бы сказать, что ей нужно время подумать. Все произошло так быстро. Надо сказать Бабе, что она передумала, и он с ней согласится. Он не захочет всех этих хлопот. У него нет родни, которой необходимо угождать. Он не переступал порог мечети с самого отъезда из Индии. И он любит называть себя светским мусульманином так же, как многие евреи называют себя светскими иудеями.

Когда выпадала возможность обсудить врачебные штуки, Шаокат не нуждался в поощрении.

– Когда я только стал врачом, то проводил женские консультации. Сейчас это в прошлом. Ко мне на прием пришла пациентка с ангиной, а также с младенцем в слинге. Я даже не знал о ее беременности.

– У меня лучшая работа на свете, – виновато сказал Джо. – Хоть министр здравоохранения и стремится превратить жизни всех младших врачей в ад. Вот, посмотрите. – Он выхватил из кармана телефон и показал Ясмин и Шаокату эсэмэску: «Мы назвали его Джозефом! Спасибо!! хxx». К сообщению прилагалась фотка крепко зажмурившегося просвечивающегося личика.

– Мило, – сказала Ясмин. – Но… Ты что, даешь свой номер пациенткам? Так нельзя. Это запрещено общими правилами Траста здравоохранения.

– Да, но иногда правила бывают немного дурацкими, – возразил Джо. – В отделении висит объявление: мол, сотрудники, попавшиеся на воровстве чая или печенья с сервировочной тележки, подлежат дисциплинарному взысканию. За печенье с кремовой начинкой. Серьезно? Оно даже не фирменное! Обыкновенное уцененное печенье в картонных коробках под маркой супермаркета. Зря мы прекратили забастовку.

Шаокат провел языком по губам. Ранее в том же месяце, когда младшие врачи отменили первый из пяти запланированных забастовочных дней, он выразил надежду, что проблема успешно разрешена. Медицина – это призвание, предназначение, предначертание, а не конвейер. Поведение фабричных рабочих не пристало младшим врачам. Ясмин, в прошлом ноябре голосовавшая за забастовку, в январский и февральский забастовочные дни продолжала работать в обычном режиме, боясь отцовского осуждения. Но в апреле, когда разразилась всеобщая забастовка, вышла на демонстрацию вместе с Джо. Это было частью их начинающегося романа. О которой она предпочитала не распространяться.

– Не скучаешь по женским консультациям? – спросила она, надеясь отвлечь отца от проповеди против забастовок.

– Я читал о синдроме амниотических перетяжек, – сказал он и стал расспрашивать Джо, насколько часто он сталкивался с этой редкой патологией, каковы шансы обнаружить ее при УЗИ и в чем заключаются сложности корректирующей внутриутробной операции.

Баба не говорил ничего предосудительного. Но его пиджак был слишком широк в плечах. Возможно, он все-таки усох – если не в высоту, то в ширину? Здесь, в Примроуз-Хилл, его лучший костюм выглядел потрепанным. «Лучше бы он оделся неформально», – подумала Ясмин, на секунду забыв, что у ее отца