Не давая ему возможности попрощаться, она удалилась стремительной походкой по аллее, свернула за деревья и пропала.

– Чао-какао, – запоздало ответил Константин.

Его пальцы обхватили визитку. Подержали немного, словно пробуя на ощупь, а потом Константин сунул картонный прямоугольничек в задний карман джинсов. Вопреки своему заявлению, он таки изголодался по женской плоти. Очень.

Отель «Олимпийский» вырос в центре города на месте гостиницы «Дружба», где во время войны размещалось гестапо. А первоначально здание принадлежало НКВД, так что подвал был построен на совесть, со знанием дела. Когда пришло время сносить «Дружбу», Александр Викторович Мотыль распорядился подвальные помещения не трогать а, наоборот, сохранить в целости и сохранности.

«Олимпийский» был возведен на старом фундаменте и снабжен несколькими тайными ходами, позволяющими незаметно опускаться в подземелье. За бронированными дверями и сдвигающимися бетонными плитами находилось несколько настоящих тюремных камер, великолепно оборудованный тир, тренажерный зал, сауна, бассейн, печатный цех, кладовые и, главное, секретные выходы наружу – в канализационную сеть и подвалы соседних домов.

Все это влетело в копеечку, но Александр Викторович не привык экономить на собственной безопасности. По пьяни ему до сих пор снился тот страшный вечер, когда его чуть не прихлопнули в собственном подъезде, как в мышеловке. Спасло его тогда божье провидение, иного объяснения у Мотыля-младшего не было. Он не должен был остаться в живых, но остался. И до сих пор не знал, кто подослал к нему трех киллеров.

Чудом вырвавшись из засады, он ввалился в квартиру и, налетая на мебель, добрался до дивана.

– Звони в милицию, – сказал он жене, ощупал свои намокшие штаны и завизжал во всю силу голосовых связок: – И «Скорую» вызывай, «Скорую». Я ранен! Они все-таки меня достали, паскуды!

К счастью, это была не кровь и срочная госпитализация не понадобилась. Но в ночных кошмарах Мотыль истекал именно кровью, а не мочой, и это заставляло его постоянно подозревать всех окружающих в измене. Включая родного брата. В первую очередь родного брата…

Сережа всегда был успешнее и расторопнее Саши. За столом ему доставались лучшие куски, в школе – хорошие отметки, на улице – уважение сверстников. Он первым освоил гитару, тогда как Сашу родители заставляли пиликать на скрипке под присмотром нанятого преподавателя. Когда Саша без памяти влюбился в белобрысую Иру Соболеву из пятого «А», Сережа из чувства соперничества отбил ее у брата. Заявился домой и с довольной улыбкой объявил:

– А мы с Иркой друг другу показали.

– Что показали? – не понял Саша.

– А все. Сняли трусы и показали.

Разумеется, Саша набросился на старшего брата с кулаками и, разумеется, получил в глаз. Фингал рассосался. Обида осталась.

С тех пор дух соперничества не угасал, а только набирал силу. Не раз и не два Мотыли устраивали друг другу всевозможные пакости, ссорились, даже дрались, но потом все-таки мирились. Дело было не столько в родственных чувствах, сколько в повязавшем их бизнесе. Они начинали с совместного капитала, а потом не сумели поделить приобретенную собственность. Ни Мотыль-старший, ни Мотыль-младший не желали поступиться даже киосками, не говоря уже о заправках, рынках и супермаркетах.

Наконец Сергей Викторович прибрал к рукам спорткомплекс, а Александр Викторович оставил за собой отель. Эти объекты сделались как бы их феодальными замками, где каждый заправлял по-своему. Но и спорткомплекс, и отель «Олимпийский» сохранялись за фирмой «Интеринвест», в которой оба Мотыля имели равные доли. И ситуация сложилась патовая. Братья и рады были бы разойтись по-хорошему, но жадность не позволяла им достичь компромисса. Уступать не желал ни один, ни второй. И каждый искал способы обойти другого.

Александру Викторовичу Мотылю так и не удалось выяснить, кто напал на него в подъезде шесть лет назад. Но он был почти уверен, что киллеров нанял его родной брат. Интуиция подсказывала ему это. Здравый смысл – тоже. Задай вопрос «кому выгодно?» – и получишь правильный ответ. Мотыль-младший задавал себе этот вопрос неоднократно. Результат всегда получался одинаковым. Перед мысленным взором возникало преувеличенно озабоченное лицо брата, заявившегося сразу после нападения. Только за встревоженной маской читалась тщательно скрываемая досада. Даже если и не он организовал покушение, то, несомненно, предпочел бы, чтобы младший брат сыграл в ящик. Пышные похороны, венки с трогательными надписями, трагические речи и тосты… А после похорон Мотыль-старший стал бы в два раза богаче и обрел бы полную свободу.

Размышляя об этом, Александр Викторович даже мог невольно прослезиться и явственно услышать заунывную музыку похоронного оркестра. Но в воображении своем хоронил он не себя и слезы проливал тоже не по своей персоне. Место в гробу оставлял он за родным братом.

Проковыляв на кривоватых коротких ногах по ярко освещенному туннелю, Александр Викторович Мотыль добрался до выложенной белой плиткой комнаты, сверкающей в свете неоновых ламп, как операционная. Комната была оборудована со знанием дела. На полу имелся желоб для стока, стены и потолок были оснащены звуконепроницаемым волокном, вентиляционный канал исправно втягивал сигаретный дым и неприятные запахи.

В дальнем углу приткнулся оцинкованный стол с приваренными наручниками. С потолка свисал мясницкий крюк на свободно ходящей цепи. В центре помещения стояло стоматологическое кресло с ремнями на подлокотниках. В кресле, уронив голову на грудь, сидел раздетый до пояса мужчина. Рядом возвышался Кит, ловко справляющийся с обязанностями палача. На кушетке у стены пристроился еще один тюремщик, известный Александру Викторовичу по кличке Шапокляк. Едва босс переступил порог помещения, Шапокляк бросился закрывать дверь, дабы не была нарушена предписанная инструкцией звукоизоляция.

Прозвище он получил за поразительное сходство с мультипликационным персонажем. Носатый, тонкогубый, с острым подбородком.

– Согласился? – осведомился Мотыль, остановившись напротив человека в кресле.

– Упертый, сука, – пожаловался Кит. – Партизана тут из себя корчит. Еще и угрожает…

Кит напоминал чудесным образом выросшего карапуза, сохранившего пухлую детскую фигуру, округлые щеки и великоватую для его телосложения голову с редкими светлыми волосиками. Но этот облик был обманчив. Садист, он больше всего на свете любил мучить людей.

А вот Мотылю это занятие не нравилось. Но какой бизнес без крови и пыток, какая конкуренция?

Поморщившись, Мотыль-младший переспросил:

– Угрожает?

С трудом подняв голову, сидящий в кресле обвел мутным взглядом присутствующих, задержал его на Мотыле и, запинаясь, произнес:

– Сергей Викторович меня искать будет… и найдет. Лучше отпустите. Пока не поздно.

– Еще не поздно, – дурашливо пропел Шапокляк, – еще не рано, а я иду домой из ресторана.