Когда Джулия ставит перед собой цель, она проявляет удивительную расторопность: в два счета выбрала бал в нью-йоркской консерватории — благотворительный, разумеется, — в качестве наиболее многообещающих охотничьих угодий. Купив там столик, она немедленно позвонила почетной председательнице, миссис Э. Генри Стейнуэй Зиглер III, чтобы «обсудить стратегию». Джулия хотела заранее проверить расположение мест.

Миссис Зиглер пригласила нас на чай в свой мраморный особняк, выходящий на Центральный парк со стороны Пятой авеню и Восемьдесят второй улицы. Она обожала выступать в роли купидона.

— Зовите меня Маффи, девочки, — дружески предложила она, когда мы приехали.

На Маффи было пончо с бахромой от Оскара де ла Рента, узкие брюки цвета зеленого лайма и такое количество драгоценностей, которое опустошило бы алмазную копь. Она сказала, что подражает Элизабет Тейлор в «Кулике». В Нью-Йорке каждый кому-то подражает. Когда Маффи резво трусила впереди, пончо эффектно колыхалось. Она провела нас через гулкий портик в гостиную, помещение более величественное, чем Версаль, увешанное гигантскими зеркалами в позолоченных рамах и картинами итальянских мастеров, обставленное антикварными диванами и стульями, которые покупает оптом каждый раз, когда оказывается вблизи «Сотби». Маффи рассказывает: «Мой дом обставлен в точности как у Оскара. Я попала туда. Увидела его дом. И не вынесла искушения. Я должна была это заполучить. И клонировала его квартиру!»

Маффи также утверждает, что «быть богатой — это пожизненный приговор, который в основном довольно приятен, и я готова им наслаждаться».

Почти каждая моя знакомая, жена из Верхнего Ист-Сайда, зовется Маффи. Очевидно, когда-то это имя было очень популярным в Коннектикуте, где приблизительно в середине прошлого века родилось большинство Маффи. Эта Маффи, как и многие другие по соседству, клянется:

— Ральф Лорен — мой любимый наркотик.

Вторым любимым наркотиком после Лорена являются инъекции ботокса, после чего можно спокойно утверждать, что «мне тридцать восемь».

Она ДЖ («друг Джорджа», а когда у власти был Билл Клинтон, была ДБ). Жертвует миллионы республиканцам и десятки миллионов — демократам, потому что по-прежнему сохранила «особые отношения» с Биллом. Все остальные Маффи тоже имеют особые отношения с Биллом, но едва ли ей это известно.

Мы уселись на парные викторианские диванчики работы Нола. (Диванчики Нола сейчас в большой моде в Верхнем Ист-Сайде. Особенно если достанете обитые зеленым гобеленом семнадцатого века, что, разумеется, почти невозможно.)

Горничная в униформе принесла нам чай на серебряном подносе. В преддверии бала Маффи была так же гиперактивна, как японский турист в филиале магазинчика Луи Вюиттона, и не переставала нервно дергать бахрому на диванных подушках.

— О Господи, завтра бал! Я заполучила супер-пупер принцев, миллионеров, кинопродюсеров наследниц, архитекторов, политиков и, возможно, даже Билла! — воскликнула она. — Завтра у меня будет весь Нью-Йорк.

— Этот вечер в пользу чего? — спросила я.

— О, спасите что-то там или сохраните, точнее не помню. Спасти Венецию, спасти Метрополитен-музей, спасти балет. Кто знает?! Я в стольких комитетах — мистер Зиглер обожает списание налогов на благотворительность, — поэтому я называю их все «Спасти что-то там еще». Ах, если бы только кто-то спас меня от комитетских дам! Если не пожертвуешь миллион, тебя просто прикончат. По-моему, на этот раз собрались спасать какой-то сорт цветов. Благотворительность — это великолепное американское установление, потому что рано или поздно тот, кто нуждается, получает кучу денег, а нам всего лишь нужно разодеться в супер-пупер платья от Майкла Корса. А теперь к делу, — сказала Маффи уже серьезнее. — Маленькая птичка прочирикала мне, Джулия, что тебе нужен жених. Как чудесно! Расскажи, какой именно человек тебя интересует?

— Ну… умный, веселый, который всегда сумеет меня рассмешить. И такой, кому я могу часами ныть и жаловаться, а он все равно будет обожать меня. Только не сажайте меня с творческой натурой. Этих я изгнала из сердца, души и нервной системы еще в школе. Никаких актеров, художников или музыкантов, спасибо, не надо, — пояснила Джулия.

— В Верхнем Ист-Сайде этого бояться не следует, — отмахнулась Маффи. — Мэр не позволяет им проникать дальше Юнион-сквер.

— О, я знаю, что покажусь вам дико избалованной и легкомысленной, но мне нравится, когда у моих бой-френдов есть водители. Это все папочка. Он безбожно избаловал меня, приказав шоферу каждый день возить меня в школу на «ягуаре». Но такова уж я, и теперь ничего уже не исправить, верно? — Джулия покраснела.

— Ничего страшного, дорогая, — проворковала Маффи. — Если ты не любишь ходить пешком, значит, не любишь, и все тут. Возьми хоть меня. У меня три водителя: один в доме на Палм-Бич, один в Аспене и один здесь. Нет ничего плохого в том, чтобы выражать свои желания.

Ну и ну! Такой экстравагантности я не ожидала. Даже в собственном кругу Маффи удалось подняться на новые высоты.

— Я просто хочу влюбиться, Маффи, как все остальные девушки. И иметь потрясающую кожу без всяких витаминных инъекций, — пробормотала Джулия со слезами. — Иногда я чувствую себя такой одинокой…

Маффи хоть и светская женщина, но также определенно математический гений, чьи уравнения по размещению гостей так же сложны, как составленная гроссмейстером шахматная задача. У нее есть система, которая обычно идет в ход, когда в действие приводится служба «слияния». Маффи всегда вовремя заботится о том, чтобы за одним столом оказалось тринадцать человек, а за другим — слишком много мужчин. Каждый гость на плане размещения имеет свой номер. Джулия, как номер четвертый, должна была сидеть второй от торца прямоугольного стола, что позволяло ей беседовать с четырьмя мужчинами. Слева и справа от нее расположатся итальянский князь и продюсер звукозаписи, напротив — набоб, сколотивший состояние на недвижимости, а во главе стола будет тринадцатый, «лишний» мужчина, которому хозяйка скажет, что ужасно сожалеет, но пришлось посадить его рядом с двумя мужчинами:

— Ничего не поделать, вас, мальчики, сегодня чересчур много.

Я не знаю никого другого в Нью-Йорке, кто мог бы предоставить девушке четырех холостых соседей по столу. Математика Маффи хромает только в том случае, когда речь заходит об оплате счетов флориста.

Назавтра к вечеру улыбка Джулии была шире Африки. Как, впрочем, и ее бриллиантовые серьги. Иногда даже особа вроде меня, искренне радующаяся удачливости подруги, немного желтеет от зависти при виде «трофеев» от артье, как она их называет. Но что хорошо в Джулии, так это ее готовность поделиться всем, чем она располагает. Вот и сегодня она одолжила мне на вечер свои серьги — обручи с бриллиантами, а также вызвала в свои апартаменты целую команду из салона «Бергдорф», чтобы нас причесали и сделали нам макияж.

Приехав, я застала Джулию сидящей в шезлонге в гостиной, очень элегантном салоне, выкрашенном в голубой цвет, с высокими окнами, широкими карнизами и совершенно возмутительной «ню» Гая Бурдена, висящей над камином только во имя смешения стилей. Вся мебель Джулии — это обожаемые ею великолепные голливудские вещи тридцатых годов, обитые светлым бархатом в тон стенам. Все же впечатление несколько портили косметические орудия пытки, разбросанные по всем поверхностям. Визажист Дэвид, так сказать, превратил комнату в свою личную студию макияжа. В данный момент он наносил румяна на щеки Джулии. Ракель орудовала щипцами для завивки, а Иринья, полька-педикюрша, покрывала лаком ногти на ее ногах. Это еще что! Я слышала, что некоторые девушки в Нью-Йорке перед каждой вечеринкой вызывают дерматолога, чтобы тот удостоверился в безупречности их кожи.