Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Долго еще собираешься сидеть в машине?
– Что будешь, пиво или виски? – спросил Ричи.
– Пиво.
Ричи, видно, не слушал Питера, потому что плеснул виски в два стакана и один протянул Питеру.
– Какая неожиданность. Появился-таки.
Питер отхлебнул из стакана. Из супермаркета, специальное предложение – со скидкой. Откинулся на спинку кожаного дивана и оглядел комнату. Три электрогитары и пара маленьких усилителей. Одна огромная и дорогая на вид акустическая гитара. В доме порядок, только пыль кругом. Чувствовалось явное отсутствие женщины. За последние годы Питеру доводилось слышать, что Ричи живет то с той, то с другой женщиной; предполагали, что одна из них родила ему ребенка, но никакого признака детей или семьи не было заметно.
– Сигарету? – предложил Ричи, закуривая.
– Нет. Бросил. Да и вообще в доме уже никто не курит.
– В этом – курят. – И в подтверждение Ричи выпустил струйку дыма.
Ричи был очень коротко подстрижен. Когда-то у него были красивые длинные волосы, и девчонки влюблялись в их мягкие волны, да и Тара сказала, что влюбилась в него из-за его волос. Если такая кардинальная стрижка была призвана скрыть появившуюся с годами проседь в его шевелюре, то она лишь привлекла внимание к костистому черепу и бледной коже, туго обтягивающей его. Вены на лбу проступали чуть более прежнего и слишком уж голубели.
Теперь Ричи носил круглые старомодные очки, как Джон Леннон. Он поправил их и спросил:
– Слышал, ты теперь кузнец.
– Ковочный.
– В чем разница?
– Лошади. Подковы.
Ричи сморщил нос и отхлебнул еще виски.
– Никогда не ездил верхом.
– Благоразумно. Своенравные твари. Приходится в оба следить, как бы не лягнули в башку. – Питер показал на гитары. – Смотрю, не забываешь старого.
Ричи что-то буркнул в ответ.
– На корку хлеба этим зарабатываешь?
Насколько знал Питер, Ричи выступал в пабах, присоединялся к разным группам и выходил из них, не гнушался и сессионной работы.
– Да, на корку хватает. На полкорки. Ты живешь в «Старой кузнице», так? Есть жена, дети. Четверо детей.
– Да.
– Ты был здесь в Рождество. Я видал. Сидел в машине. Боялся зайти.
– Да.
Ричи осушил стакан и налил себе еще. Затем, словно запоздало сообразив, поднялся, протянул руку с бутылкой и плеснул Питеру. Опасно близко наклонил к нему стриженую седоватую голову и зло ткнул пальцем:
– Ты скотина! Скотина! Слышишь? Скотина, не разговаривал со мной все это время. Скотина.
Он вернулся и рухнул на кожаный диван.
Питер хотел ответить, что тут они оба виноваты. Но вместо этого сказал:
– Ну что, полегчало?
Ричи плотоядно улыбнулся:
– Еще бы. Очень даже полегчало. Теперь я совершенно спокоен.
– Что ж, хорошо, потому что я хочу тебе сказать кое-что.
Ричи прищурился.
– Тара вернулась.
Ричи впился глазами в былого друга. Ничего не сказал. Секунду спустя снял очки, протер краем рубашки, снова надел и посмотрел на Питера.
Двое мужчин сидели, молча прихлебывая виски.
Странно и таинственно, что я не могу безопасно для себя выпить десять бутылок шампанского; но, с другой стороны, само шампанское, если уж на то пошло, – вещь странная и таинственная. Если я пил напиток фейри, то и пить следовало бы по правилам фейри.
Г. К. Честертон[6]
– С тех пор как ты ушла, мы здесь ни разу не были.
– Да, – ответила Тара. – Мама с папой говорили, что вы перестали здесь бывать. Но мне здесь по-прежнему нравится.
Питер покачал головой:
– Слишком мучительно было приходить сюда.
Аутвудс – это сотни акров дуба, рябины и березы, остролиста и тиса, дрожащих на краю кратера древнего вулкана и смотрящих сверху на долину реки Соар; незапамятная часть Чарнвудского леса. В здешних горах можно найти древнейшие окаменелости. В здешней минеральной почве растут редкостные растения. Поражающие размерами галлюциногенные мухоморы с красно-белыми пятнистыми шляпками, окружающие серебристо мерцающие березы, сосут сахар из их корней и возвращают им минералы и воду. Деревья сообщают энергию лесу. Это таинственное, странное место, где царит мрачная, наэлектризованная атмосфера, попеременно то тревожная, то расслабляющая. Земля разносит эхо шагов.
Тара всегда говорила: туда надо ходить, если обладаешь пылким воображением.
Или же все это всего лишь выдумки, и Аутвудс – просто обыкновенная часть древнего леса. Но даже человек, напрочь лишенный воображения, был бы потрясен, побывав там в определенное время года; в мае в лесу расцветали колокольчики, и это было захватывающее зрелище.
– И вы больше никогда не приходили полюбоваться колокольчиками?
– Нет, – ответил Питер.
Они шли с двумя ищейками, только Тара и Питер. Женевьева решила за Питера, что она к ним не присоединится.
Тара была в долгополом шерстяном пальто, которое казалось Питеру знакомым, и в нелепо длинном разноцветном шарфе, который он не мог забыть. Он был прав: оказалось, Мэри сохранила всю одежду Тары, завернула в полиэтилен и спрятала на чердаке. И не прикасалась все эти годы. Полиэтиленовая святыня во тьме и тишине. Питер все сжег бы.
Перуанская шапочка с ушами и кисточками, впрочем, была новой.
– Придумал что-то особое, – спросила она, – на Новый год?
– Оставался дома.
– Неужели?
– Спокойная ночь дома. В полночь открыл двери. Принес уголь и пенни. Вот и все.
– Не похоже на тебя. На прошлый Новый год устроил такую гулянку. Три дня домой не возвращался. Три дня!
Он остановился:
– На прошлый?
Она застыла на месте. Раскрыла рот и быстро отвела взгляд.
– То есть в последний раз.
Подняла с земли палку и швырнула вперед, чтобы собаки помчались за ней. Палка, вертясь, пролетела по воздуху и ударилась о березу.
– Знаешь, – сказал он, – когда у тебя четверо детей и зверинец на шее, то не до гулянок.
– Да.
Питер осторожно посмотрел на нее, стараясь, чтобы она этого не заметила. Сделал вид, что смотрит в сторону, когда она взглянула на него, и осознал, что она не часто встречается с ним взглядом сквозь темные очки. Скрывает какую-то позорную тайну, не иначе.