Другой вопрос, что, согласно мемуарам Мозжорина (и в продолжение мысли Разумова), подобные битвы за экономическое обоснование имели во многом ритуальный характер. То есть вопрос цены был одним из факторов при принятии решений на уровне политического руководства, но не решающим, о чем говорит описание тем же Мозжориным финала «соточной войны» — когда на заседании Совета обороны в Крыму в августе 1969 года было принято решение поддержать оба конкурирующих проекта.

Конечно, разработка двух новых ракетных комплексов, по нашему мнению, была излишней роскошью. Достаточно было ограничиться первым. Однако в их параллельном создании был и определенный положительный момент. Атмосфера острейшего соперничества двух сильнейших конструкторских бюро позволила в сжатые сроки успешно преодолеть все проблемы в разработке перспективных технологий создания ракет… и обеспечить высокую их защищенность[100].

Аналогичным образом происходило распределение средств внутри больших проектов. Большой руководитель лично решал, что необходимо поддержать, а что нет, а сопровождающие финансовые расчеты лишь бюрократически оформляли это решение. Деньги просто «раздавались» по проектам в надежде на получение заявленного результата. Например,

щедрой рукой Сергей Александрович (Афанасьев, министр общего машиностроения. — Н. М.) профинансировал развитие экспериментальной базы и создание Центра управления полетами космических кораблей и орбитальных станций[101].

Это происходило потому, что острая борьба за заказы в системе военно-промышленного комплекса опиралась в значительной степени на ведомственные и личные интересы и амбиции, помноженные на попытки угадать состояние вооружений и их разработок у потенциального противника, а также их применения.

Будущий министр строительства СССР Валерий Серов вспоминал:

Я начал трудиться мастером… на объектах в городе Реутове под Москвой, где создавался мощный комплекс по разработке и производству баллистических ракет. <…> Заказчиком выступал главный конструктор ракетно-космических систем — В. Н. Челомей, а его заместителем был С. Л. Попок — начальник конструкторского бюро. Этот объект, на котором мы работали, требовал внушительных финансовых ресурсов, но так как там же работал сын Хрущева — Сергей, проблем особых не было. Хотя в народе, помню, ходила прибаутка: «Челомей и Попок всех оставят без порток»[102].

Ведомственность и острая конкуренция между «фирмами», а также стремление каждой из них обзаводиться своей системой поставщиков приводили не к стандартизации (а стало быть, удешевлению) схожих изделий и консолидации усилий разработчиков, как это предполагалось в теории в рамках «плановой экономики», а к параллельному «изобретению» и «производству» одних и тех же велосипедов. Рябов по этому поводу отмечает:

Я писал записки по вопросам модернизации и унификации вооружений. Запад имел тогда всего шесть или восемь авиационных кресел. А у нас больше сотни. Что ни самолет, то свое кресло. И мы на унификации могли очень много сэкономить[103].

Однако даже это предложение Рябова не получило поддержки его покровителя — Михаила Суслова, который первоначально с интересом воспринял подготовленный документ, но позднее отказался от него как «несвоевременного»[104]. Но и сам Рябов (бывший инженер производства танковых двигателей) в качестве первого секретаря Свердловского обкома лоббировал вариант производимых в Нижнем Тагиле (Свердловская область) танков, несмотря на категорические возражения партийного куратора по этим вопросам — Дмитрия Устинова, покровительствовавшего конструкторам и производителям танков из Харькова. Но Рябов сумел привлечь на свою сторону министра обороны Андрея Гречко и победить Устинова[105].

Даже Оборонный отдел аппарата ЦК КПСС, который, казалось бы, должен был оставаться беспристрастным судией на страже партийных и государственных интересов, на деле был погружен в межведомственные разбирательства, поддерживая наиболее близкие ему структуры. Так, мемуарист Юрий Мироненко, который на пару с коллегой в январе 1971 года замещал ушедшего в отпуск инструктора сектора оборонной промышленности, описывает следующую яркую историю.

От них потребовалось срочно составить документ о степени виновности двух конфликтующих директоров заводов, которые не могли наладить разработку и производство нового танкового двигателя. Они быстро разобрались в ситуации, позвонив нескольким своим приятелям, работающим на обоих заводах. Но выходило, что виноват директор завода, входившего в состав их министерства (Миноборонпрома). В их же министерстве работал до аппарата ЦК и заместитель заведующего отделом, который заказал составление справки. Тогда они написали заключение, по которому виноват оказывался директор другого завода (Минавиапрома), который, как они хорошо знали, был абсолютно прав. Замзав отделом, прочтя документ, потребовал «баланса». В итоге он получил справку, по которой директор завода Минавиапрома выглядел несколько (но не абсолютно) более виноватым. Потом замзав радовался, когда секретарь ЦК Дмитрий Устинов при личном разбирательстве взвалил всю вину на этого директора. Замзав отделом обрадовал этим министра оборонпрома. В результате победа над конкурирующим ведомством с шутками и обещаниями премии ловким сотрудникам обсуждалась на коллегии Миноборонпрома[106].

Говоря другими словами, СССР производил новые варианты стратегического и тактического оружия в количестве, достаточном для любой оборонительной стратегии. По объему производства вооружений и степени их новизны СССР был главным (и, по сути, единственным) оппонентом куда более развитых индустриальных государств условного Запада. Во всяком случае, советскому военному и политическому руководству так казалось. Никаких реальных сражений стратегических (то есть ядерных) сил (наземного, морского и авиационного базирования) или других крупных столкновений (например, флотов) между СССР и Западом в 1960–1980-е годы не проводилось. А вот при столкновениях союзников СССР (Варшавского договора) и Запада (НАТО), комплексно оснащенных обычными вооружениями, произведенными в обоих блоках, победа была неочевидна.

Запад проиграл во Вьетнаме в том числе потому, что СССР поставил туда зенитные ракетные дивизионы вместе с персоналом. Но его союзник Израиль выиграл несколько войн с соседними арабскими странами, где армии численно многократно превосходили соперника и в изобилии были оснащены советской техникой. Особенно симптоматичной в этой ситуации была израильская операция в Ливане в июне 1982 года, закончившаяся разгромом за два дня десятков дивизионов ПВО армии Сирии, вооруженных исключительно советской техникой. Разумеется, с советской стороны поражения объяснялись низкой квалификацией персонала или проблемами с тактикой войск арабских государств, однако офицеры и прочие специалисты, использующие эту технику, готовились советскими инструкторами, и нередко собственно на территории СССР[107].

Вторичность советской оборонной техники состояла в том, что она постоянно нуждалась в технологических заимствованиях с Запада, причем практически по всему спектру, кроме атомных программ. А западные оборонные компании, судя по всему, совсем не нуждались в советских оборонных технологиях, как преимущественно глубоко устаревших, и не покупали через посредников в третьих странах советские станки, приборы, компьютеры и материалы. Средний срок постановки на боевое дежурство новой техники или ее элементов, сделанных по полученному с помощью разведки или «друзей» на Западе