– Позвольте мне начать с того, что я восхищаюсь стремлением корона Извора к правосудию. Есть ли среди нас те, кто не разделяет этого стремления? По-моему, нет. – Он выразительно посмотрел на галерею, где сидел Каббельс.

Каббельс улыбнулся.

Варис сдержал улыбку, хотя был очень доволен происходящим. Обращать внимание на Каббельса во время заседания палаты лордов было неосмотрительно. Это могли истолковать как намек на то, что у верховного судьи есть какое-то влияние на парламентариев, что задело бы даже Баклера (точнее, задело бы именно Баклера). Любой человек, хоть сколько-нибудь знакомый с Каббельсом, сразу же понимал, что законодательство – его единственное устремление и всепоглощающая страсть. Каббельсу не было дела до правосудия. Дериано, редко посещавший заседания ассамблеи, этого не знал. Ему просто сообщили, что Каббельс против пятого пункта повестки, а значит, против Извора. Поэтому он решил подольститься к верховному судье и его сторонникам.

– Но правосудие, – продолжил Дериано, совершенно не сознавая, что делает большую ошибку, – заключается не в установлении строгих границ и мерок для человечества. Некоторые из нас вырастают высокими, некоторые не могут похвастаться ростом, а некоторые обладают способностью к магии, своего рода талантом чародейства. Все вы умные, образованные люди. Вам известно, что не мы выбираем талант; талант выбирает нас. И, как и в любом другом искусстве, результат не всегда полностью отвечает нашим ожиданиям. Но отдают ли певца под суд за фальшивую ноту? Взыскивают ли с художника штраф за дурную картину?

Теперь Каббельс слушал с интересом, еще больше напоминая голодного ястреба. Дериано говорил именно то, чего и хотел верховный судья. Именно поэтому Каббельс и выступал против законопроекта Извора, который помещал в правовое поле лишь результаты магического вмешательства, а не регулировал сам акт чародейства.

Дериано продолжал разглагольствовать в том же духе. Он явно подготовился к выступлению и держался с непринужденной уверенностью, будто на светском рауте. Его магические способности (их иногда называли арканой чар) проявлялись с помощью драгоценных камней, поэтому Дериано блистал в буквальном смысле слова. Завершая речь, он многозначительно посмотрел на Баклера, который поправил фрак, готовясь попросить слова.

Его опередил Кладен.

– Лорд Дериано, вы не возражаете, если мы дадим высказаться лорду Кладену? – произнес председатель, заранее зная, что возражений не последует.

Извор демонстративно посмотрел на присутствующих, задержав взгляд поочередно на Кладене, Варисе и председателе. Варис не шевельнулся, понимая, что все в зале следят за Извором и за реакцией тех, на кого он смотрит. О Дериано словно бы забыли.

– С удовольствием, – ответил чародей и сел на место.

Кладен подошел к помосту спикера.

– Я очень признателен своему коллеге за предоставленную возможность, – сказал он. – Моя речь будет недолгой. Я просто хочу выразить свое одобрение предложенной инициативы. По-моему, она глубоко продумана, важна и уже давно необходима.

Фракция чародеев молчала. Некоторые лорды чародейские заметно встревожились, некоторые сердито насупились, но многие были довольны. Доверенные представители лордов чародейских, явившиеся на заседание, почтительно смотрели на Кладена, как послушные ученики на учителя. Дериано сложил руки домиком и завороженно внимал.

Кладен, не обращая ни на кого внимания, продолжил:

– Слишком долго наша страна относилась к адептам древнего магического искусства как к неразумным детям, не способным отвечать за свои действия. Более того, некоторые не самые опытные и не самые порядочные чародеи привыкли, прикрываясь несовершенным законодательством, оправдывать свои промахи…

После этого законопроект покатил своим ходом по хорошо смазанным рельсам, подталкиваемый попутным ветром. Баклер все-таки взял слово и произнес витиеватую бессмысленную речь о правосудии, свободе и самообладании, такую же впечатляющую, как букет давным-давно засохших цветов. Против проголосовали всего тринадцать человек, а воздержались около сорока. Тем не менее законопроект приняли.

Председатель объявил перерыв на обед. К Варису подошла Лумивеста. Варис заметил, что Извор пристально смотрит на них, но так и не смог понять значение этого взгляда. Извор отвернулся, и Варис с Лумивестой покинули зал.

Они решили пообедать в «Золотом светильнике», ресторанчике в квартале от парламента. Тучи рассеялись, но на открытой террасе было слишком холодно. Варис и Лумивеста сели за столик у высокого сводчатого окна с видом на Кларити-парк. Варис заказал куриное филе и блинчики с грибным соусом, Лумивеста остановила свой выбор на внушительном бифштексе с кровью.

– А что такое «варис»? – спросила она.

– «Трудное место для высадки», – объяснил он. – Я родился на суровых берегах.

– И я тоже, – кивнула она, и от удовольствия в ее голосе сильнее зазвучал западный акцент. – Место моего рождения называют Пасть Шельмы.

Они принялись за еду. Поглядев на остальных посетителей, по большей части во фрачных парах, Лумивеста сказала:

– Я одета не по моде. Знаете, в Листуреле я бываю редко, а ваши последние фасоны до нас доходят с большим опозданием.

– И к тому времени, как дойдут, мода снова переменится. Все понимают, что вы из пограничных краев, и если задерживают на вас взгляды, то лишь из любопытства. В столице мало кто интересуется другими регионами страны.

– Но вы же интересуетесь, – сказала Лумивеста.

– Я сам с окраин, – напомнил Варис, формально не погрешив против истины, хотя в своем коронате не бывал уже много лет.

Лумивеста пыталась поддержать светскую беседу, не понимая, что для столичных жителей весь смысл светского разговора – не сказать ничего.

– Ваше прошение включено последним пунктом в повестку дня, – сказал Варис.

– Да, знаю.

– Не хотите ли отложить его до завтра? Для этого не требуется формального голосования. Нужно лишь попросить об отсрочке, заручившись чьей-либо официальной поддержкой, а затем получить общее одобрение. Я обещаю вам поддержку и почти уверен в одобрении. После дебатов по шести пунктам повестки за отсрочку проголосуют единогласно.

– И завтра мое прошение заслушают первым?

– Нет, снова последним. Но в завтрашней повестке всего три пункта. Ваша просьба станет четвертым пунктом. Завтра – последний день заседаний перед парламентскими каникулами. Как только рассмотрят все вопросы повестки дня, парламент распустят.

– Завтра я хотела уехать домой.

– Так ведь есть вечерний поезд. Я как раз на нем уеду.

Лумивеста вопросительно посмотрела на него.

– Мы с друзьями едем отдыхать, – пояснил он.

Билетов на поезд скорее всего уже не осталось, но сейчас не стоило предлагать Лумивесте свое купе.

– Меня ждет долгое путешествие, – сказала она. – Восемьдесят часов поездом, а затем двадцать часов в седле. Прокладывать железные пути по нашим краям очень тяжело.

– В общем, подумайте над тем, чтобы перенести рассмотрение вашей просьбы на завтра. Вашего присутствия при обсуждении не требуется, а результаты голосования перешлют вам по магнографу.

– А у меня на самом деле есть