этом образе доевангельского спасителя не хватает, в сущности, только трагического штриха, крестных мук, и указания на принятие смерти ради спасения падшего человечества.

Но прежде, чем перейти к выяснению вопроса, каким образом к образу логоса прибавился трагический штрих, нам необходимо предварительно попытаться уяснить себе, какой прием встретила спекулятивная концепция мудрости в иудейском народе и каково было религиозное состояние иудеев той эпохи.

Псалмы

По первому из этих двух пунктов мы находим материал для суждения в «псалмах». Правда, и авторы псалмов в большинстве своем не избежали влияния эллинского космо­политизма, которое со времени Александра Великого (т. е. с конца IV века до нашей эры) распространилось на весь азиатский Запад. В связи этим влиянием вновь ожило древнее пророческое благочестие, настаивающее на чистоте сердца и благости намерений, дающее предпочтение осу­ществлению внутренне усвоенной морали перед застывшей буквой закона с его обрядовыми предписаниями и усма­тривающее истинное служение богу не в приношениях и жертвах, а в выявлении преданного богу сердца (см., напр., псалмы 50 и 51, 12, 18 — 20).

Однако авторы псалмов выступают гораздо решитель­нее авторов приточной литературы против проникновения нового духа, получившего выражение в учении о мудрости и в абстрактных спекулятивных построениях о божествен­ных посредствующих силах. Уже «Притчи Соломона», би­чуя «гордыню безбожников», обольщающих народ и став­ших на путь заблуждения (Притчи 11, 12; 12, 26), предосте­регают от козней «чужой жены», своими обольстительными чарами совращающей, в особенности, юношество к отпаде­нию от союза с богом. Эта «жена» представляет собою аллегорическое воплощение иноземной стихии и полной соблазнов эллинской культуры (Притчи 2 и 5). Но в псал­мах эта антипатия превращается в фанатическую ненависть и непримиримую вражду к направлению, совершенно чуждому внутренней сущности иудейства, и приводит к страстной борьбе староверов — «честных», «праведных», и «благочестивых», как они сами себя именуют, — против «безбожных», «злых», «отступников», «лицемеров» и «нече­стивых», в своей надменности и ученом самомнении замыс­ливших полную переоценку всех наличных ценностей иудей­ства. В этой борьбе «благочестивые» приписывают «без­божным» (все худое, что только может прийти на ум. Они положительно изощряются в проклятиях по адресу прене­брегающих моисеевым законом. «Безбожным» вменяется в вину, что они своим софистическим красноречием подры­вают исконную веру; что, говоря много и велеречиво о боге и божественных вещах (Пс. 11, 4) и возвещая слово божие, они действуют как обманщики, дерзко злоупотребляя име­нем божиим.

Итак, «безбожные» не дают покоя «благочестивым». Они сеют рознь среди своих родных, друзей и соплемен­ников (Пс. 54, 13 и сл.; 68, 9 и сл.; 37, 12, 26; 40, 10). Они не довольствуются тем, что обольщают широкие круги соблазном своих надменных речей и что толпа стекается к ним как вода (Пс. 72, 10), а издеваются над «благочести­выми», клевещут на них, притесняют их и стараются причи­нить им всякое зло, какое только мыслимо. Мало того: они даже замышляют завлечь «праведных» в свои ряды, рас­ставляют им сети и ловушки и всем этим становятся настолько опасными, что «добрым» и «праведным» приходится со всей настойчивостью молить Иегову о спасении от окружения злых. При этом, в противоположность громким защитни­кам новых учений, «благочестивые» именуют самих себя также «тихими в стране» (Пс. 34, 20), хвалятся своим сми­рением и отказываются входить в обсуждение материй, которые для них «слишком высоки и чудесны» (Пс. 130). Но именно эту прямоту и простоту, благочестия «безбож­ники» вменяют в вину «праведникам». Ненависть последних к первым усиливается тем обстоятельством, что к религиозному расхождению присоединяется еще социальный кон­траст: «праведные» действительно являются заодно «убо­гими» и «бедными», между тем как надменные нечестивцы и богоотрицатели принадлежат, главным образом, к людям, в силу своего общественного положения особенно воспри­имчивым к соблазнам чужой культуры и чужого миросо­зерцания.

О том, насколько оправдывалось с точки зрения иудей­ского благочестия возмущение «праведных» против духа эллинизма, как нельзя более ясно свидетельствует книга «Кохелет» («Проповедник Соломон»), напи­санная приблизительно в конце III века до нашей эры. В этой книге мы видим настолько полное разложение ста­рой веры и прежнего иудейского жизнепонимания под влия­нием греческой культуры и мышления, что даже благоче­стивый человек, каким ведь желает быть автор, не устоял против влияния новых воззрений. При всей твердости своей веры в бога отцов и в его воздающую справедливость, при всем своем презрении к земным благам и своей пресыщен­ности (таково его отношение к жизни) он все же не находит в жизни другого смысла, кроме наслаждений плоти, эпику­рейского использования благоприятного момента. Так на­зываемый «проповедник» изучил все извилины жизни, от ее верхов до низов. Он уразумел ничтожность всего челове­ческого мышления и всей человеческой деятельности; он понял суетность всего. Даже усвоенная им и сильно возвы­сившая его над большинством его соплеменников муд­рость — и та не дала ему никакого удовлетворения. Он по­нял, что человек не в состоянии познать даже земное, не говоря уже о божественном. Его усталый скептицизм, во всем отчаивающийся и вместе с тем неспособный также раствориться целиком в окрашенном жаждой счастья на­слаждении жизнью, находит себе прибежище в отречении, и вместе с Иовом он объявляет страх господень существенным смыслом человеческой жизни и высшей мудростью. Еще один шаг в этом направлении — и полный нравственный и религиозный нигилизм неизбежно занял бы место исконного иудейского благочестия и погасил бы последнюю искру старой веры в бога.

Но уже в иудейском народе были сочтены дни все раз­раставшегося язычества. Проникшая в страну порча нра­вов подействовала разлагающим образом на некоторые слои народа, и эти слои зарвались до того, что обратились к правителям и оговорили перед ними древнее иудейское благочестие, как возмущение против законов государственной Власти. Антиох IV Эпифан, царь сирийский и верховный правитель Палестины, начал подавлять религию иудеев ме­рами насилия. Это пробудило в иудеях национальное само­сознание, утратой которого уже угрожало им иноземное влияние. «Благочестивые» объединились и вступили в отчаянную борьбу с врагами своей религии и унаследованного от предков образа мыслей. В героической борьбе Маккавеев против превосходных сил сирийцев (167 — 165 г.) была сломлена власть иноземного духа. Благочестие «про­стецов» восторжествовало над дерзостью и объявлявшей войну небу рассудочной заносчивостью друзей эллинизма.

Иудейские религиозные партии и закон

В эпоху после маккавейских войн мы наблюдаем суще­ственно изменившееся соотношение сил религиозных партий Иудеи.

Правда, с внешней стороны властвовала по-прежнему проникшаяся мирским духом, выродившаяся под влиянием иноземного образования и ставшая чуждой подлинному существу иудаизма священническая аристократия, так на­зываемые саддукеи. Они были представителями искон­ного обрядового благочестия, связанного с храмом и при­дававшего главное значение жертвоприношениям, богослу­жению, празднествам и приношениям в пользу