нее немаловажный вклад целым рядом предложений по лечению заболеваний. В случае сифилиса это отвар бакаутового дерева, Guajacum, а также назначение корня сальпы, Salpidae.

— Интересная терапия, — одобрительно кивнул Клауэс. — Было бы любопытно пообщаться с отцом Томасом. Но вернемся к нашему экзамену. Вы превосходно описали лечение ртутными препаратами. К этому нечего добавить. Обратимся к тем случаям, где мы, врачи, можем добиться большего. — Он обернулся и посмотрел на наглядное пособие у себя за спиной. — Видите эту картинку, господин экзаменующийся?

— Да, сэр.

— Тогда скажите мне, зачем она здесь?

— Охотно, сэр. Она изображает так называемого «раненого» — это демонстрационная фигура всех возможных ранений посредством оружия.

— Верно опознано. Это увеличенная иллюстрация, которую великий анатом Ганс фон Херсдорфф повелел изготовить для своего труда «Feldtbuch der Wundartzney»[7], издание anno 1517. В высшей степени значительная книга, хоть и появилась на немецком языке. — Клауэс поднялся и подошел к изображению обнаженного человека в одной набедренной повязке. Во всех членах несчастного торчали различные виды оружия. — Витус из Камподиоса, я буду указывать на ранение, а вы коротко ответите, curabilis или incurabilis. Полагаю, вы знаете, что обозначают эти термины?

— Само собой разумеется, сэр. Ко всем дисциплинам, которые я изучал будучи монастырским школяром, относилась, конечно, и латынь. Curabilis — значит излечимое, incurabilis — неизлечимое.

— Хм… Ну ладно.

Клауэс с опозданием сообразил, что его вопрос был излишним. И все-таки! Перед ним прошло уже столько экзаменуемых, которые не только не читали на языке Цезаря, но и не ориентировались в языке науки. И, несмотря на это, выдержали экзамен! Но это уже к делу не относится… Клауэс показал на бедро «раненого», в котором торчала стрела с железным наконечником.

— Что скажете об этом ранении, господин экзаменующийся?

— Curabilis. При условии, что будет оказана своевременная врачебная помощь, которая предотвратит гангрену.

— Recte![8] — изрек Клауэс, с удовлетворением отметив, что экзаменуемый по собственному почину упомянул главную опасность при этом ранении. — А что скажете по поводу плеча, пораженного булавой?

— Curabilis. Тупое оружие дает, как правило, чистые переломы. Плечевая кость быстро срастется при условии, что будет своевременно использована шина.

— Вы умеете обращаться с шиной?

— Разумеется, сэр.

— А что вы будете делать, если у вас в наличии только одна шина, а переломов два?

— Я буду обрабатывать ранения последовательно. Сначала с помощью шины соединю в правильную позицию кости более легкого перелома и наложу на него тугую повязку. Потом переложу шину на второй перелом.

— А почему вы начнете с более простого перелома? Наоборот не было бы разумнее?

— Из прагматических соображений, сэр. При трудных переломах вытяжка и пригонка костей может затянуться. Поэтому я обработаю сначала более легкий — и половина дела сделана. К тому же это ободрит раненого.

— Хм… Ну ладно, вернемся к нашему «раненому». Этот меч торчит у него глубоко в груди. Что скажете по этому поводу?

Молодой человек помедлил.

— Не позволите ли мне посмотреть поближе? — Он подошел к пособию. — Incurabilis. Меч вошел так, что, несомненно, повреждено легкое, а возможно, и та или иная артерия. Раненый погибнет от внутреннего кровотечения или задохнется.

— Арбалетная стрела в шее?

— Она проходит несколько в стороне. Возможно, curabilis, если не задета гортань или главная артерия. В противном случае incurabilis.

— Сдавленные бердышом ребра? — Вопросы Клауэса сыпались все быстрее.

— Curabilis. Перевязка с постоянным натяжением и несколько недель покоя — как правило, все, что нужно.

— Лучезапястный сустав, почти обрубленный ножом?

— Руку не спасти, а человека можно. Поэтому: curabilis.

— И что вы будете делать?

— Я отделю скальпелем кисть руки, при этом…

— Стойте, стойте! Вы ничего не забыли?

— Э… Что вы имеете в виду? — Экзаменуемый казался растерянным, но лишь на мгновение. — Ну конечно! Вначале я наложу раненому на руку жгут, чтобы перекрыть ток крови…

— А потом?

— А потом скальпелем окончательно отделю кисть руки, оставляя кожный лоскут.

— Зачем?

— Чтобы в дальнейшем рана лучше зашивалась. Но до этого прижгу кровеносные сосуды.

— Чем?

— Каутером.

— Хорошо. А когда рана уже прижжена и зашита, что вы будете делать потом?

— Нанесу медовый бальзам и наложу повязку. Под конец накину на руку перевязь, чтобы она оставалась в покое.

— Это все?

— Да.

— А вот и нет! Вы забыли, что рука раненого все еще привязана!

— Простите, э-э-э… Ну, разумеется, перед тем я сниму ремни.

— В хирургии нет ничего само собой разумеющегося, молодой человек!

Испытуемый проглотил ком, вставший в горле.

— Разумеется, сэр.

— А зачем нужна повязка?

— Повязка?

— Вы не ослышались, повязка.

— Но, сэр… — Его голова работала не слишком долго, чтобы переварить такой лишний, на его взгляд, вопрос. — Повязка защищает рану от внешних воздействий: например, пыли, вредных испарений… Кроме того, она впитывает в себя выделения из раны и удерживает мазь или другое средство на нужном месте.

— Это все?

— Нет, сэр. Повязка также оберегает поврежденную конечность от давления или напряжения, ограничивает движение подвижных членов.

— Recte! — Клауэс был доволен. Он снова развернулся к схеме. — Левый глаз «раненого» обожжен раскаленным железом. Curabilis?

— Глаз, к сожалению, нет, но, думаю, что рана может быть залечена. Я бы рекомендовал отвар льняного семени.

— Почему льняное семя? — опешил экзаменатор. — Почему не какая-нибудь хорошая мазь?

— Любая мазь не оттянет из раны достаточно жара.

— Как это?

— Но, сэр, жар, вызванный огнем, — это особая статья. Он крайне опасен и лют. Согласно учению о четырех жизненных соках Галена, жар лучше всего побеждается противоположным элементом. В нашем случае это вода, льняной отвар, теплый и щадящий. Льняное семя заливают кипящей водой, настаивают и полученным отваром пропитывают повязку. Ее накладывают на рану, и лен оттягивает все ядовитые соки и устраняет жар.

— Recte! Хорошо сказано! — Клауэс был под впечатлением, и Банестер выглядел довольным. Он поднял свое грузное тело и встал рядом с экзаменуемым.

— А раз так, я вырву вас из лап Клауэса. Следуйте за мной! — Тяжелой поступью он направился в противоположную сторону зала, где стояли прикрытые холстом скамьи. — Харви! Поди-ка сюда!

Личный слуга, который до сих пор скромно сидел в углу, рысью поскакал к господину, приставив ладонь к уху:

— Слушаю, профессор!

Банестер коротким жестом указал на скамью:

— Открой, но осторожно!

Харви выполнил указание. Блеснул металл. Изобилие первоклассного хирургического инструмента слепило глаза. Экзаменуемый застыл, пораженный.

— Что, хорош ассортимент? Вы и… — Банестер не успел восторжествовать. Его верхняя губа задрожала, на глаза навернулись слезы. — А-а-а-апчхи!

— Будьте здоровы! — улыбнулся сероглазый экзаменуемый, пока Банестер копался в поисках своего платка.

— Вы бы знали, какую он питает к ним слабость! — встрял Клауэс, подошедший вместе с Вудхоллом. — Изумительный инструмент!

Глаза