Все эти города, старые и юные, большие и малые, рождались и набирали силу стихийно. Они обрастали диким мясом портовых или рыночных кварталов и, распирая каменные пояса крепостных валов, растекались во все стороны грязными окраинами и предместьями. Старое ядро этих городов, иссеченное узкими, путаными улочками, задыхалось в кольце древних стен. Дома жались друг к другу спинами, вытягивали к небу длинные шеи. Над многоярусным каменным муравейником щетинились иглы церковных шпилей. Церкви, часовни, монастыри гнездились везде и повсюду, мирно уживаясь с кабаками и воровскими притонами, гнусными трущобами и бойкими толкучками. Вода была если не на вес золота, то на вес меди, ее развозили в бочках и бурдюках. Жидкая нечисть стекала в городские клоаки по уличным канавам, отравляя и без того зловонный воздух.

В Тумбесе все было иначе. Город строили на долгие века светлые умом зодчие. К крепости примыкали просторные жилые кварталы с не очень широкими, но прямыми и – о чудо! – чистыми улицами. Дома, обычно невысокие, одноэтажные, выходили на улицу слепыми, безоконными фасадами. Каменные здания встречались не часто, большинство домов строилось из адобы – необожженного кирпича. Студеная вкусная вода струилась в облицованных камнем каналах. Воду подавали в город из недальних гор.

Кандия привык к многоголосым шумам европейских городов. Там, в Риме или в Севилье, голова шла кругом от колокольного звона, цокота копыт, истошного рева ослов, лошадиного ржания, пронзительных криков водоносов и разносчиков.

В Тумбесе не было колоколов. Не было в нем ослов, лошадей и водоносов. Едва слышно бормотала вода в каналах, ветер шуршал в соломенных кровлях. Очень тихо было в Тумбесе.

Впрочем, не везде. Когда Кандия вышел к крепостным стенам, до него донеслись знакомые звуки. Где-то дробно стучали по звонкому металлу молотки, визжала пила, стонала раненная резцом медь. Здесь, под стеной, работали тауантинсуйские умельцы. Здесь отливали золотые и серебряные сосуды и изделия. И какие! Искусный мастер разбил хрупкую форму, и на свет явился початок кукурузы. Золотой початок с золотыми зернами. Два-три неуловимых движения – и початок пророс волокнами, сотканными из серебряных нитей, нежными и тонкими, как паутинки.

Рядом другой мастер насекал сложный узор на огромном, величиной с доброе колесо, серебряном блюде. А чуть подальше колдовали старики литейщики. Золотые боги – грозный Ильяпа, мудрая Мамакилья, дароносная Пакамама, – еще теплые, еще не отмытые от примазков воска и глины, лежали на высоком деревянном помосте.

В юности Кандия на своем родном острове видел немало изделий древних ваятелей. Но эти боги, золотые боги, свирепые и лукавые, хмурые и веселые… Иисус-Мария, да где же он – в Гераклио-не Критском или «диком» Тумбесе?

Любая статуя из этих мастерских могла бы украсить покои императора и папы. Этим золотым и серебряным блюдам и вазам нет цены. Этим мастерам с меднокожими, причерненными копотью лицами могут позавидовать лучшие из лучших литейщиков Флоренции и Болоньи!

И окончательно свела Кандию с ума та картина, которую он увидел в храме Солнца, в двух шагах от квартала золотых дел мастеров. Огромное помещение было сплошь заставлено золотыми и серебряными сосудами баснословной, невероятной, немыслимой ценности. А в саду, который примыкал к храму и убежищу, где жили Девы Солнца, на невиданных деревьях росли невиданные плоды – плоды из чистого золота!..

Писарро, выслушав Кандию, пришел в восторг. Если такие поистине несметные богатства встретились в первом же городе перуанского царства, то какая же добыча придется на долю честной компании, коли в ее руках окажется вся эта золотая империя?

«Выбрать якорь! Курс на юг!» Корабль вышел из Тумбеса.

Писарро готов был плыть к югу до самого Южного полюса, но припасы вскоре подошли к концу, и он вынужден был повернуть на север. Он держал путь в Панаму, но не в этот жалкий городок, где в свое время он долгие годы прозябал в ничтожестве, устремлялись его помыслы.

Он нашел золотое царство Перу. Дело остается за малым – это царство надо завоевать и разграбить.

В детстве он пас в Испании свиней. Теперь он отправится в Испанию с ключами от великой империи. Он потребует у короля патент на завоевание Перу, он добудет деньги для похода в эту страну, он соберет под свои знамена всех, кто готов ради добычи ринуться на край света.

Сперва его испанский дебют был не слишком удачен. В Севилье Писарро попал в лапы одного своего старого кредитора и по его требованию посажен был в долговую яму.

Однако слухи о замечательных открытиях, совершенных Пи-сарро, дошли до испанского двора. Писарро велено было немедленно освободить и доставить в Толедо, где в то время находился король Испании и император Германской империи Карл V.

Писарро предъявил его величеству «вещественные доказательства». Король полюбовался «индейским верблюдом», на ощупь перебрал тонкие шерстяные ткани перуанской выделки, пришел в восторг от перуанских золотых изделий и затаив дыхание выслушал рассказ Писарро о сокровищах заокеанского царства.

Покинув вскоре Толедо, Карл V распорядился как можно скорее прибрать к рукам это царство. С Писарро он расстался очень тепло и поручил ему возглавить поход в Перу.

26 июля 1529 года королева, по поручению Карла V, подписала с пайщиками перуанского предприятия особый договор («капитуляцию»).

Писарро дано было право открыть и завоевать все перуанские земли (при этом Перу заранее переименовано было в Новую Кастилию). Он получил титул губернатора и генерал-капитана этих земель. Альмагро назначался комендантом Тумбеса, а Фернандо де Луке – епископом в этом же городе. Капитан Руис и Кандия также получили высокие должности.

Старый пайщик перуанской компании Луке вскоре умер. Писарро и Альмагро не очень горевали: ведь добычу всегда выгоднее делить на двоих…

До поры до времени Писарро и Альмагро оставались полководцами без войска, наместниками без земель. Новая Кастилия была шкурой неубитого медведя. Ее надо было еще завоевать, а для этого требовались деньги и люди.

Деньги удалось добыть без труда, ведь перуанская авантюра сулила баснословные барыши.

Как это ни странно, но нелегко было завербовать в экспедицию нужных людей. Даже в Эстремадуре, где искателей приключений было сколько угодно, экспедиция Писарро не вызывала энтузиазма.

Ее глава без труда, однако, убедил принять участие в перуанском походе четырех своих братьев – Эрнандо, Мартина, Гонсало и Хуана.

Это были братья-разбойники. В корыстолюбии, вероломстве и жестокости они ничем не уступали Франсиско Писарро, но никто из них не обладал его умом, отвагой и выдержкой.

В январе 1530 года три корабля экспедиции Писарро покинули берега Испании. А спустя полтора года Писарро и Альмагро отправились из Панамы в Перу. В их отряде насчитывалось двести солдат и пятьдесят лошадей.

Можно ли с такими ничтожными силами разгромить стотысячное перуанское войско и покорить страну с пятимиллионным населением? Казалось, что при таком соотношении сил любая попытка вторжения в Перу обречена на бесславный провал…