Самое страшное, что во сне я была совершенно не против. Поощряла его стонами, когда он царапал мне шею своей щетиной, покрывая нежную кожу жадными поцелуями.

Прогибалась в пояснице, услышав, как он звенит пряжкой ремня, расстегивая её и спуская штаны.

И как вскрикнула, стоило ему войти в меня. Как раньше. Резко и восхитительно.

Я сбилась со счета, пытаясь понять, сколько раз за ночь я вскакивала со сбивающимся дыханием и полной дезориентацией.

Неудивительно, что утро я встретила в раздавленном состоянии, совершенно не выспавшись.

— Я так не могу, — прошептала я, поднявшись с кровати и приняв единственно верное решение.

Стрелки часов показывали всего лишь половину седьмого утра, когда наши с Матвеем вещи были уже собраны.

Глеб

К себе идти было бессмысленно — уснуть всё равно не вышло бы, да и близкое расположение комнаты рядом с Ней… слишком велик был соблазн вернуться и наплевать на всё.

На её ненависть ко мне и вялые попытки сопротивляться. Снова почувствовать её своей.

Настя всегда так действовала на меня. С самой первой встречи её образ отпечатался в памяти и влез под кожу, вытесняя из головы все мысли и желания, оставляя лишь одно — желание быть с ней. Была ли это любовь? Да.

Думал ли я, что до сих пор не смог забыть Настю? Нет.

Мне казалось, что лучше прошлое оставить в прошлом.

Но стоило её увидеть, как всё полетело в тартар.

Моя.

И плевать, с кем она приехала — с мужем, с парнем, да хоть с двумя сразу! В голове стучало только одно слово.

— Идиот, — сказал сам себе, вдыхая прохладный ночной воздух.

Если бы я только знал…

Что мне мешало пробить её? Узнать адрес? Узнать место работы?

Только страх.

Страх узнать, что Настя замужем.

Что давно забыла меня.

Что из нас двоих только я не смог пойти дальше, хоть сам и принял такое решение когда-то.

Сколько раз я хотел попросить наших безопасников навести о ней справки? Сколько раз сам себя убеждал этого не делать, думая про её жизнь. Заставляя себя не влезать в возможную чужую семью и не пытаться разрушить чужое счастье.

Я сам лишил себя семьи и сына.

Собственными руками.

Возможно, пришло время исправлять ошибки.

Именно поэтому, едва увидев Матвея, я всё же сделал это — попросил начальника нашей службы безопасности выслать мне всё, что он только сможет найти на Настю.

Адрес, место работы, семейное положение…

Она одна воспитывала нашего сына. Сына, у которого в свидетельстве о рождении стоит прочерк вместо моего имени.

— Чёрт, — выругался я, доставая из кармана телефон и набирая номер.

Вот только сможет ли Настя меня простить? Мне одного взгляда на неё хватило, чтобы понять, что разлука ничего не изменила. Для меня не изменила. Но для Насти… Примет ли она такого меня? Сможет ли…

Я знаю, что её тянет ко мне. Я чувствовал, как она теряется в моих руках. Как срывается её дыхание. Но простит ли она, если я решу рассказать правду?

— Да, — после череды гудков, сонно ответил мне Никита.

— У меня изменились планы, — уведомил я друга, ожидая ответ.

— Что? — его голос стал чуть тише, словно он убрал телефон от уха. — Глеб? Что случилось?

— Я вернусь позже, чем мы планировали, — озвучил я, прикидывая, когда вернусь в Москву. — На неделю точно.

— О, — довольно протянул Никита. — Поздравляю.

— С чем? — ухмыльнулся я, готовясь услышать его предположения.

— Либо ты договорился о чём-то с Ковалёвым и остаёшься это отпраздновать, — зевая ответил Никита. — Собственно, ты для этого к нему и поехал. Либо, — друг сделал паузу, — его сестра всё же добилась своего, и ты позволил ей наконец-то затащить себя в койку и…

— Здесь Настя, — мне стоило сказать два слова, как в нашем разговоре повисла долгая пауза.

Никита был со мной тогда, как мог поддерживал и прикрывал, пытаясь отговорить от скоропалительных решений. Давил на совесть, на мои чувства к жене. На её чувства.

Внезапный приезд Насти всё расставил по своим местам. И пусть сначала я сомневался, что поступил правильно, то потом сомнений не осталось — это был единственный выход дать ей настоящую семью, которую она заслуживает. А не то, что смог бы дать ей я.

— И у неё есть сын, — прочистив горло, признался я Никите.

— Глеб…

— И она наврала мне про его возраст, — договорил я. — Он мой.

— О, — выдохнул Никита. — Знаешь, я говорил тогда, и повторю сейчас — ты идиот.

— Знаю, — не стал я оправдываться.

— Расскажи ей правду, — попросил меня Никита. — Тогда она хоть с сыном тебе даст видеться. Он точно твой? Ты пойми меня правильно, всё же учитывая…

— Мой, — уверенно ответил я, вспомнив Матвея и неожиданно для себя улыбнувшись. — Но тест сделать придётся. В этом ты прав. Настя… немного отрицает наше с ним родство. Я бы мог ей сказать, что свидетельство о рождении мальчика мне уже прислали, и по срокам всё сходится, но, боюсь, это обострит ситуацию ещё больше. Настя, как ты понимаешь, мне не очень рада.

— Странно, что она тебя просто не прибила при встрече, — хмыкнул Никита.

Потерев поцарапанную щёку, я подумал, что в чём-то он прав. Настя уже дважды пыталась меня побить. И ведь есть за что…

Ещё немного поговорив, переведя тему на рабочие вопросы, я направился обратно в дом.

По пути к своей комнате, я неожиданно остановился у двери в спальню Матвея. Пока Настя выходила на прогулку с этим Олегом, я не удержался, и, поджидая её, заглянул к нему.

Что должен чувствовать отец, глядя на своего спящего сына? Я не знал, но смотря на развалившегося в кроватке мальчишку, почувствовал себя обделённым. Я не видел его рождения. Не слышал первые слова. Не был рядом, когда он впервые встал на ножки.

Я всё это пропустил.

И виноват в этом лишь я сам.

Вот и сейчас, стоя в коридоре, я вновь ощутил во рту привкус горечи.

Прошлое не вернуть, и исправить то, что уже прошло, я не в силах. Но смогу ли я исправить будущее?..

* * *

Спускаясь на кухню за утренним кофе, я замедлил шаг, услышав голос Насти:

— … он всё понял. Именно поэтому я и хочу уехать сейчас.

Взглянув на наручные часы, я мысленно усмехнулся. Решила сбежать от меня, значит. Странно, что ночью не уехала.