Его лицо преобразилось в нечто, чему она пока не могла дать определения. Широкая улыбка обнажила ровные белые зубы, и глаза превратились в веселые полумесяцы. Оживленно махая хвостом, пес встал на задние лапы, положив передние на грудь англичанину. С добродушным ворчанием англичанин рассмеялся, радуясь приветственному визгу собаки.

— Я тоже рад тебя видеть, Декстер!

Англичанин потискал собачьи уши. Подпрыгивая, пес пытался лизнуть хозяина в лицо, но у него не получалось.

Шона невольно залюбовалась той радостью, какую испытывали человек и собака от общения друг с другом. Да, ей нравилось наблюдать благодушное настроение англичанина. Нравилось видеть, какую радость доставляет он собаке. Но если он рассчитывает, что она будет называть его Хозяином и лизать его руки, то его ждет неприятный сюрприз.

Шона с радостью для себя узнала, что новой экономкой в имении служила Эстер Доэрти, жена городского печатника. Они были милой супружеской парой. Длительное время миссис Доэрти сидела без работы — с того дня, как ее бывшая хозяйка переехала с семьей в Индию, — и они испытывали нужду. Каждый раз, когда Шона ездила в Стоункерк, мистер Доэрти снабжал ее своей испорченной продукцией — книгами и афишами, которые выходили из‑под пресса грязными или с типографскими ошибками, — за что Шона отрезала ему ломоть сыра или душистого мыла, которые привозила на продажу в город.

Теперь сухощавая фигурка миссис Доэрти носилась по бельевой, как трудолюбивая пчела.

— Только посмотри на состояние этих скатертей. Старый Балленкрифф был настоящим сквалыгой. Нужно, чтобы принесли новые. Новый лорд жил в Лондоне… и, несомненно, привык к роскоши. Мы не можем давать это семье для вытирания рта. Эти салфетки больше похожи на марлю.

Шона взяла передник, который дала ей миссис Доэрти, и повязала вокруг талии.

— Семья? Какая семья?

Миссис Доэрти едва взглянула на Шону. Из‑под чепца на ее голове выбивались волосы, приобретшие цвет потускневшей меди с тех пор, как в них обосновалась седина. Ее заостренный профиль напоминал Шоне гравюру с изображением греческих фурий, которую она однажды видела.

— Пока это только хозяин с сыном. Но скоро приедет брат хозяина. Фу! Если англичане увидят эти салфетки, они решат, что мы, шотландцы, живем как свиньи.

Шона повертела в руках сложенные белые салфетки. На ее взгляд, они выглядели вполне пристойно, если не считать слегка обтрепавшихся краев.

— Не хотите, чтобы я съездила в город и купила новые?

Миссис Доэрти вздохнула:

— Нет, спасибо, Шона. Хозяин сказал, что ты будешь работать на ферме, и я должна дать тебе все, что тебе может понадобиться, чтобы приступить к делу. Сначала тебе нужно будет все там вычистить. Идем со мной.

Взяв несколько простыней и полотенец из дальнего угла бельевой, экономка направилась к лестнице. Шона следовала за ней по пятам.

— А что вы знаете о новом хозяине Балленкриффа? На мой взгляд, он высокомерный зануда. Он даже не назвал мне своего имени.

— Его зовут Коналл Макьюэн.

— Коналл? — Шона наморщила нос. — Это шотландское имя. Я думала он англичанишка.

— Нет! Он родился в этом самом доме. Лет тридцать пять назад, когда началась война с Колониями. Я помню его отца. Нилла. Он был добрым образованным человеком. Преданным своим наукам. Наверно, правильно делал, потому что был вторым сыном и никогда бы не унаследовал это имение. Когда умер старый лорд, лордом Балленкриффом стал Макрат, старший брат Нилла. И для Стоункирка наступили черные дни. Человек проматывал под чистую все доходы и обворовывал арендаторов. Нилл не мог смотреть на это спокойно и начал упрекать Макрата. Но Макрат не собирался терпеть упреки в свой адрес и велел Ниллу навсегда покинуть пределы имения. Нилл забрал свою молодую семью и уехал в Англию, где Коналл вырос и стал мужчиной. Насколько я понимаю, Коналл выучился на врача, как и его отец Нилл.

— Значит, это его первый приезд в Шотландию?

— Да. Хорошо, если имение будет находиться в руках потомков Нилла Макьюэна.

Для Шоны это не имело никакого значения. Будь то Коналл Макьюэн, Хьюм или кто‑то еще, ей было суждено делать то, что велит мужчина. Ее свобода была не более чем мерцание света далекой звезды. Но по крайней мере она могла ее видеть. Оставалось еще немного подождать.

— Яблоко гниет недалеко от яблони, — пробормотала Шона. — Его жена хоть чуточку добрее?

— Лорд — вдовец. Мне, правда, не сказали, как она умерла. Но после нее остался маленький ребенок. Возможно, скончалась во время родов, бедняжка.

— О! — удивленно воскликнула Шона. Жаль, что он потерял свою женщину. У нее похолодела спина. — Возможно, это объясняет его несдержанность. А знаете, что он имел наглость сказать мне?

Миссис Доэрти повернулась к Шоне:

— Шона, я знаю тебя с тех пор, как ты была маленькой девочкой с длинными тонкими косичками. Позволь дать тебе совет. Склони свою негнущуюся шею. Если будешь делать то, что тебе говорят, и не болтать лишнего, вам с сестрой не придется голодать. Не прекословь этому человеку. Он этого не потерпит. Ты поняла меня?

Шона надула губы.

— Я не стану терпеть его раздражение.

— А тебе и не придется, если не будешь лезть на рожон. Или называть его англичанишкой.

Миссис Доэрти повела Шону в подвал под домом. Воздух там был холодный и густой, как в пещере.

— Это ледник. Сюда можно приносить молоко и сливки для хранения. Держись подальше от поварихи. Она из англичан. И очень недовольна переездом на север. У меня уже были с ней стычки. Нас, шотландцев, она на дух не переносит.

Шона взяла два молочных ведра и стопку старых простыней, которые дала ей миссис Доэрти.

— Ладно, посмотрим. Если кто‑то из этих англичанишек вообразил, что на меня можно смотреть свысока, я заставлю их спуститься на землю.

Он для этого не годился.

Коналл взглянул на неаккуратные стопки бумаг на письменном столе, который на протяжении последних двух столетий принадлежал лордам Балленкриффам. Последний раз он находился в этой комнате, когда ему было пять лет от роду. Он порвал старинную грамоту на желтые полоски и оклеил ими пол, потом поливал старинные чернила водой и смотрел, как они расплываются и исчезают. Его дядя Макрат так рассвирепел, что его лицо побагровело и он разразился грязной бранью, припомнив все бранные слова, которые знал на гэльском и английском.

Теперь бумаги на столе требовали его немедленного внимания. Но ему отчаянно хотелось бежать от них в Англию к привычной жизни.

Коналл рухнул в кресло, вытянув длинные ноги. Как ему управлять столь огромным имением? Его отец, естественно, не учил его этому, не было надобности. У них была скромная резиденция в космополитическом центре Лондона. Там не было ни арендаторов, которыми следовало руководить, ни комиссий, требовавших надзора, ни необходимости разбираться в сезонах урожая или ценах на домашний скот. В Лондоне мясо покупали у мясника, овощи — на рынке, а вопросами управления занималось правительство.