– Те занятия, на которые вы, кажется, намекаете, никогда не будут позволены под крышей этого дома, Маркус! – сердито отвечал Денби.

– Маркус, будьте умницей и умерьте ваш огненный пыл хотя бы на время обеда, а то ваши речи отдают скандалом! Расскажите нам лучше что-нибудь из своих военных историй, – мягко обратилась леди Хантингтон к неугомонному гостю.

– Не могу отказать вам, прекрасная миледи, – с улыбкой отвечал молодой человек, усмиренный и поверженный ласковым тоном и успокаивающей красотой хозяйки дома.

Именно так он и поступил и весь остаток вечера забавлял гостей историями из своей военной службы, выказывая необыкновенное остроумие и искусство рассказчика.

– Кто был этот молодой человек? – не сдержав любопытства, спросила Лоррейн у леди Хантингтон, когда гости наконец разъехались.

– Это был Маркус Кокс. Милейший юноша, один из самых престижных лондонских женихов, но, к несчастью, и ужасный сердцеед! В столице множество мужчин, имеющих не очень приглядную изнанку, и с ними нужно быть поосторожней. Но не сомневаюсь, твоя любезная матушка и наша дорогая Аманда рассказывали тебе об этом. Увы, но многие молодые удальцы готовы сделать и сказать что угодно, чтобы только завоевать сердце и честь неопытной девушки. Когда мужчинам, даже с таким воспитанием, как у Маркуса, предстоит отправиться на войну, в их речах и поступках появляется отчаянная беспечность. Ибо, как это ни грустно, многие из них не возвратятся домой, и они прекрасно это понимают.

– Как хорошо вы знаете жизнь… – заметила Лоррейн.

– И именно поэтому мой долг – передать тебе те знания, которые мне посчастливилось приобрести, дорогая Лоррейн. Но сейчас нам пора за работу. Нам предстоит, как это ни утомительно, выполнить труднейшую и серьезнейшую задачу – выбрать наряды для завтрашнего бала.

Весь следующий вечер Лоррейн готовилась к балу под чутким руководством леди Хантингтон. Девушке даже не пришлось смотреться в зеркало: в глазах хозяйки дома росло неподдельное восхищение ее убранством, и зеркало казалось уже ненужным. Лоррейн и в самом деле была невероятно красива в своем платье алого цвета из индийского шелка.

– Как восхитительно ты выглядишь, дорогая, просто божественно! – ворковала леди Хантингтон.

Лоррейн подошла все-таки к зеркалу и, взглянув на отражение, воскликнула:

– Неужели это я? Не может быть!

– Конечно же ты, дорогая, конечно ты. Как ты похожа на свою милую матушку…

На балу красавцы-офицеры наперебой приглашали ее танцевать, все искали знакомства с юной прелестницей. Вальс – самый восхитительный танец на свете, и Лоррейн была опьянена музыкой и движением.

После танца с одним высоким офицером леди Хантингтон и лорд Денби отозвали Лоррейн в сторону.

– Дорогая Лоррейн, мы так гордимся тобой! Как жаль, что твоя милейшая матушка не видит тебя сейчас, – одобрительно прошептала на ухо девушке ее благородная покровительница.

С теплотой и любовью вспомнила Лоррейн своих любезных родителей, оставшихся в далекой Шотландии в своем одиноком жилище, и жертвы, что они принесли ради исполнения ее мечтаний.

– Да, милая, твой выход в свет прошел даже с бо́льшим успехом, чем я мог предполагать! Каждый молодой офицер моего полка просил о чести танцевать с тобой! – радостно сказал лорд Денби.

– Увы, но я – всего лишь тень блистательной красоты вашей супруги, милорд, – с улыбкой отвечала Лоррейн.

Присутствующие увидели в этом замечании прелестной дебютантки скорее откровенное признание правды, нежели корыстную демонстрацию преклонения или признательности по отношению к своей покровительнице.

– Ты, конечно, льстишь мне, милая! Все взгляды обращены только на тебя, моя малышка. Смотри внимательно и терпеливо жди, мой ангел, – держи в узде необдуманные стремления. Ты узнаешь свой идеал, когда он тебе явится, – уверила леди Хантингтон девушку, улыбаясь своему супругу, который нежно пожимал ей руку.

Лоррейн была тронута до слез. Она почувствовала, что хочет танцевать с самым красивым мужчиной в этом зале.

– Могу ли я пригласить вас, милорд? – обратилась она к Денби.

– Нет-нет, ни за что! – рассмеялся Денби в притворном гневе.

– Ты никогда не сможешь заставить танцевать его вальс, мое дитя; его светлость – ярый противник распространения подобной музыки в Британии.

– Не могу не согласиться с его светлостью на этот счет, – с резкостью заметил лорд Харкорт, приближаясь к компании, – ибо эта упадническая музыка – не что иное, как подлая уловка наших заморских врагов.

Лоррейн была поражена, что мудрый лорд так невзлюбил эту прекрасную музыку.

– Отчего вы так полагаете, милорд? – обратилась она к Харкорту.

Лорд отступил на шаг, и подбородок его уткнулся в шею.

– Что? – начал он возмущенно, впервые встречая такую вольность от молодой женщины. – Подобная близость джентльмена и леди неприлична и непростительна и не может быть ничем иным, как попыткой заморских врагов империи ослабить боевой дух британского офицера путем морального разложения и склонения его к разврату! Грязь эта распространяется подобно злому вирусу по всему благородному обществу, и я содрогаюсь при мысли о тех опасностях, что подстерегают наших доблестных воинов, если они последуют этому дьявольскому примеру!

– Ах, оставьте, дорогой Харкорт, – улыбнулась леди Хантингтон и, заставив благородного лорда пропустить ее, будто летя, побежала вниз по мраморным ступеням.

Муж с одобрением провожал супругу взглядом, от которого не могли скрыться направленные на нее такие же восхищенные взгляды других гостей.

Лоррейн не оставила без внимания выражение его лица и поспешила обратиться к Денби:

– Милорд, я лишь могу надеяться, что когда-либо буду восхищать людей такой божественной красотой, как сегодня восхищает ваша супруга, леди Хантингтон. Я преклоняю колени перед благородной грацией этой дамы, я…

Лоррейн не суждено было закончить, ибо леди Хантингтон, запутавшись в многочисленных юбках, споткнулась, упала и покатилась вниз по мраморным ступеням лестницы. Гости застыли в молчаливом ужасе, но все они находились достаточно далеко от падающей женщины, чтобы подхватить ее, а сама несчастная не могла остановить падения и продолжала катиться, ударяясь о каждую ступеньку, все ниже и ниже. Тяжелое мгновение длилось вечность, пока истерзанное тело не прекратило падения, остановившись в самом конце лестницы.

Граф Денби первым подбежал к пострадавшей. Он прижал к груди ее растрепанную светловолосую голову, и глаза его наполнились слезами, когда он почувствовал, как кровь струится по его ладоням и капает на мраморные плиты. Денби поднял глаза к небу, проникая взглядом за шикарную роспись потолка бального зала. Он понимал одно: по неведомой, случайной, злой воле небес он разом лишился всего, что было ему дорого, всего, что он так страстно любил.