– А кто, кроме тебя, об этом знает? Все думают – красивое армянское имя. Ну, ты дал, Говор, со своим дворником!

И пошел наверх, к «солиднякам».

– Умный ты парень, Говор, только мозги у тебя не в ту сторону повернуты! – раздраженно бросил Конь. – Ну зачем ты ему это брякнул? Намекнул, что Ануш детей убивает и нас кормит? Пацан старается, стол хороший сделал, скидку заложил в калькуляцию. А ты ему – бах в лоб! Зачем гадость сказал? В благодарность, что ли?

– Да нет, – растерялся Андрей. – Я и не думал… Это я просто…

– У тебя все «просто»! Сократили штаты, и ты просто работаешь дворником! Хочешь, я тебя к себе возьму? Будешь за товаром ездить, старшим группы!

– Да нет… У меня мозги другие…

– И снова ты чушь порешь! – с явным превосходством сказал Конь. – Значит, на красный диплом тебе извилин хватило, а на спекуляцию нет? И потом, мозги у всех одинаковые. Я видел, у нас одного старшего застрелили, прямо в голову…

Бр-р-р!

И он пошел следом за Плугиным.

– Ну, теперь, когда торгаши ушли, давайте от души выпьем! – сказал Шеремет. По деньгам он, наверное, мог тусоваться наверху, с «преуспевшими», но по душе остался здесь, с «простыми».

– Давайте, – сказал Виталик Егоров.

– Не откажусь, – кивнул Славка Игнатьев.

И Маринка Медведева поддержала предложение, и Осколкова, и еще десятка полтора тех, кто не считал себя «солидняками».

– Говори тост, командир, – сказал Сашка Семенов.

Шеремет вздохнул.

– Видишь, те, что наверху, меня уже не признают командиром… Ну, ладно! Давай за все настоящее. За настоящую дружбу, настоящую любовь, настоящих людей!

– Правильно!

– Молодец!

– За это и пьем, – загалдели собравшиеся.

Рюмки в очередной раз соприкоснулись и опустели.

– Вот оно как обернулось, – сказал Шеремет. – Раньше мы вроде все одинаковые были, а теперь одни здесь гужуются, а другие там. На втором этаже. Потому как они выше нас. Так выходит.

– А чем они выше? – спросил Говоров.

– Да тем… Когда-то все сидели за одинаковыми лабораторными столами – а сейчас одни в баре, пьют коньяк и виски, другие – во дворике – водку с пивом. Может, «Медея» – единственное место, где я могу встать, подняться наверх, чокнуться с Петькой Вельветовым. Но Петька нынче – босс. А я кто? Так что чоканье ничего не изменит.

– Какие они боссы? – не соглашался Говоров. – Цуранов еле-еле институт закончил, и Вельветов, да и остальные… Алинка и Валька бабы красивые, только без ошибки трех слов не напишут.

– Сейчас это ничего не значит, – махнул рукой Егоров. – Знания, грамотность и все такое никому не нужны. Сейчас время дураков. А наглость – второе счастье. Кто смел – тот и съел. А вначале еще у другого выхватил!

– Да они умней нас оказались, – закричала обиженная Осколкова. – Потому что готовились жить, а не пахать!

– Ничего умного в них нет. Кто ж тогда мог знать, что ни диплом с отличием, ни знания никогда больше не понадобятся? Если бы все оставалось по-прежнему, мы бы сидели наверху, а они здесь, – пробурчал Семенов.

– Ладно, хватит плакаться, – сказал Шеремет. – Димки вон вообще не стало. Давайте за упокой, не чокаясь…

– Дурацкая смерть, – заметил, пока разливали, Андрей.

– Но Димка-то был не дурак! Ты вспомни – он каждый семестр повышенную стипуху получал! – Шеремет поднял стаканчик: – Дернули!

Выпили. Закусили копченой колбасой. Сергей отметил, что нарезка-то дешевенькая, не такая, как наверху. Больше на это никто внимания не обратил.

Димка, общий любимец, гитарист, поэт, мастер на розыгрыши, капитан факультетской команды КВН, в годы прихватизации вообразил себя журналистом, стал выпускать какую-то бурно-демократическую газету, брякнул слишком много правды, нажил врагов, влип в неприятности и крепко запил. Он пропил все, чем владел, переселился на городской рынок к бомжам. Однажды зимним утром его нашли замерзшим в подъезде дома, где жила давняя его любовь. Шел к ней, шел, да постучаться не решился… Как безработный в Америке из старых советских фильмов.

– А интересно, если бы он к Любке постучал, она бы открыла? – спросил Андрей.

– Какой «открыла»?! – вмешалась Медведева. – У нее муж, ребенок!

– Значит, все правильно? – спросил Говоров. – Замерз – и замерз?

– Такова жизнь, – кивнула Осколкова. – Я бы тоже не пустила. То есть если бы у меня семья была.

А так открыла бы, обогрела. Только он ко мне не пришел.

– Кто нужен – не открывает, а кто открывает – не нужен, – философски произнес Шеремет. Осколкова обиделась.

– А где Верка Тюрина? – спросила Медведева, обращаясь к Говорову.

Тот качнул головой:

– Откуда я знаю?

Они встречались на пятом курсе, Говоров был влюблен, все думали, что они живут на полный ход. А на самом деле они так и проходили под ручку до госэкзаменов. В кино, в кафе, мороженое ели… У него-то ни денег, ни кола, ни двора. После выпуска, так и не дождавшись ничего внятного от Говорова, она стала гражданкой Погосовой, супругой домашнего тиранчика, не могущего поверить в свою бесплодность.

А ещё через четыре года, после многочисленных витиеватых восточных оскорблений и скандалов получив развод, – госпожой Милькис. И вот тут уж повезло так повезло! Арончик Милькис из третьей группы, начавший ещё в институте торговать диковинными тогда ноутбуками и «левым» программным обеспечением, сильно раскрутился за эти годы и увёз белокожую и златовласую Веронику на Святую землю, где она родила ему двух черноволосых кареглазых пацанят.

А что ещё нужно для счастья молодым благополучным людям?!

Но рассказывать обо всем этом Андрей не хотел. Любые разговоры о Верке выводили его из равновесия, а на душе начинали скрести кошки.

Потом все опять сидели за одним столом, алкоголь как бы стер невидимые границы, но не до конца. Как-то так получилось, что непривычный к спиртному Говоров к концу вечера заметно опьянел. Он помнит, что ходил с рюмкой наперевес, со всеми чокался и пытался завести хороший, умный и содержательный разговор, но ничего не получалось. Кто-то его просто не слушал, кто-то нес в ответ чудовищную ахинею.

– Как же ты упустил свою Веронику? – спросила Валька Шальнева. – Лох ты, Андрюша!

– Да никакой я не лох! Я… Я…

– Лох, лох. Лошарик, – подтвердил Конь, обнимая Вальку за талию и увлекая за собой.

Оглядевшись вокруг, Говоров обнаружил, что почти все уже разъехались. Стоянка у «Медеи» была пуста, только Цуранов и Конь усаживали в праворульную красную «Тойоту» смеющихся девчонок. Это были Шальнева и Гусева.