Я взялся за конец штыря, вбитого в стену, потянул. Ничего не произошло. Упёршись ногой в стену, я потянул сильнее. Железо даже не шелохнулось.

— Вспомни, — прохрипел он, — Вспомни миг свободы. Давай же, щенок, не заставляй меня самого рвать эти цепи.

Да, я помнил полноту ощущений, подаренную мне вчерашним сном. Я помнил завершённость, целостность мира, в который попал.

Лязгнуло железо, осколки камня брызнули во все стороны. Я непонимающе смотрел на железный штырь длинной в два фута в своих руках.

— Не стой столбом, здесь ещё один, — клокочущий смех слышался в его словах.

За вторым штырём в воду с шумом обрушился небольшой фрагмент стены.

Руки существа безвольно опали вдоль туловища. Кисти погрузились в воду. Оно не шевелилось. Голова снова опустилась.

— Эй… — окликнул я его. Паника подступила к горлу. А что, если Свенлик или кто-либо из местных услышал шум? Что, если они уже спешат сюда? Что они сделают со мной, если узнают о содеянном? Я заозирался, словно пытаясь найти спасение в одном из тёмных углов погреба.

Я присел над телом у стены. Пальцы тронули влажную шерсть на плече.

Внезапно из воды поднялась его рука. Я вскрикнул от неожиданности, когда когти, легко пройдя сквозь ткань куртки, впились в кожу на предплечье.

— Договор больше не может продлевать мою жизнь, — его морда оказалась прямо напротив моего лица. Гнилостное дыхание с шипением вырывалось через обломанные зубы. — Не дай им убить себя, — вторая рука существа поднялась из воды. Когти вошли в израненную и изломанную плоть. Рёбра затрещали, ломаясь одно за другим. Из пасти существа вырвался низкий стон. Я едва ли заметил, что его рука меня больше не держит. Он взялся за края раны и развёл их в стороны.

Поток времени замедлился. Сердце существа сжималось и разжималось, толкая кровь. Тук-тук, тук-тук — звук словно посрамил многочисленную капель воды, заставил её смолкнуть. Тук-тук, тук-тук, паузы между сокращениями становились всё длиннее.

— Здесь все ответы, — прошептало оно. Тук-тук…. Моя рука метнулась к всё ещё бьющемуся сердцу и вырвала его из груди. Тёплая кровь потекла по подбородку, когда я вонзил в него зубы. Тук-тук…

До того, как сюда пришла цивилизация, за сотни лет до первого ростка сосны, что в будущем протянет свои молодые ветви к небу, землю сковывали снег и льды, хранившие память ещё более древнюю. Суровая земля с трудом могла прокормить небольшие кочевые племена, одетые в тёплые меха.

В одну из самых суровых зим, забравшую всех стариков и младенцев, люди отчаялись и с надеждой обратились к единственному из всего пантеона мелких божков, которых почитали, единственному, который мог помочь им. Он покровительствовал охотникам. Люди принесли ему в дар кровь самого сильного и смелого воина и были услышаны. С божеством заключили договор: силу в обмен на третью часть всего, что они смогут добыть, так как голод божества был столь же силён, как и отчаяние людей, обратившихся к нему в тот момент.

Избранные охотники обрели силу полярного медведя, быстроту волчьей стаи и хитрость лиса, утрачивая при этом человеческий облик.

Сила позволила выжить племени. Со временем людей стало больше. Сытые желудки пробудили алчность в сердцах некоторых. Они направили свой взор на другие племена, на новые охотничьи угодья. Благодатная почва породила тиранов, направляющих силу охотников на других людей, уничтожая тех ради развлечения и удовлетворения своей алчности и злобы. Они упивались властью.

Были и те, кто отказался повиноваться тиранам, они ушли далеко на юг, где ночи не были столь длинны, а по небу не бродили огни. Там они брали лишь то, что необходимо, находя радость в охоте ради своей жизни, принося щедрые дары своему господину.

А на севере процветали тираны, треть отдаваемой добычи стала четвертью, потом пятой частью, а затем и вовсе иссякла. Однажды божество снова обратило взор на людей, властвоваших над ледяными пустошами. В гневе оно обратило охотников в добычу, оставив им человеческий разум, и навеки покинуло их.

Минули годы с тех пор, снег таял, ледники уходили, оставляя за собой камни и бугристую землю, на которой затем вырос лес. Возвращались и племена охотников, сохранивших верность договору.

Под голубым небом и сенью деревьев кипела жизнь. Они не знали нужды, пока однажды с огнём в руках и пылающей яростью в сердцах из глубоких ущелий и пещер к ним не пришли люди с лицами птиц, змей, быков и коз — все, кто предал договор. Охотники были сильны, но предателей было больше. Они с тупой озлобленностью истребляли охотников, сжигали целые участки леса, гоня верных ритуалу обратно на юг.

Тираны снова стали властвовать, но уже над опустевшим лесом.

Я видел глазами многих моих давно падших родичей. Я бежал впереди стаи по твёрдому снежному насту, загоняя добычу. Небо озаряло северное сияние. И такой азарт, такая радость пронизывала каждую клеточку моего тела.

Я видел огненную стену, гнавшую нас на юг, ужас беспомощности опалял сильнее, чем огонь, пожирающий наши тела.

Я познал одиночество каждого из нас, оказавшегося в незнакомой стране, в большом ли или малом городе.

Жистал — не место. Он — наш господин, ритуал и договор. Кровь просыпается только после поедания сердца охотника. Сила требует добровольной жертвы. Мы получаем память многих поколений, память каждого из нас.

Я открыл глаза. О, как громко стучали капли по холодному камню. Как ярко светили звёзды. Сломанный и скованный, мой родич лежал в отвратительной жиже. Сколь много страданий принесла ему надежда. Дюжина лет прошла с тех пор, как он знавал свободу. Целых двенадцать лет ни луна, ни звёзды не освещали ему путь. Так долго он не знал жаркого предвкушения в погоне за добычей, когда, казалось, каждая клеточка тела вибрирует в нетерпении. Двенадцать лет унижений и боли в заточении у предателей.

Я поднял глаза к небольшому окошку в потолке и завыл. Я горевал о том, кого видел лишь раз, но узнал так, как никогда не узнает один человек другого. Все надежды, страхи, желания, стремления и цели я пережил вместе с ним. Первая любовь, охота и дружба — я прошёл незримой тенью рядом с ним. И вместе с ним умерла часть меня. Я воплотил всё это в единый, долгий и печальный звук, однако ответил мне ветер, гулявший далеко-далеко над соснами.

Я выбрался из погреба на поверхность. Свет звёзд резкими линиями очерчивал силуэт дома, каждая трещина в бревне, каждый камень фундамента, ветка в ограде — я видел всё