Лиго в ответ что-то выкрикнул. Я услышал топот многих ног, бегущих сюда. А сам он двинулся ко мне. Я не боялся его. Я бы без труда загнал этот кинжал ему в глотку. Но я ощущал себя вором, пролезшим в спальню к женщине, прав на которую не имел. И когда человек оказывается в такой ситуации, выход у него один. Одним ловким движением я подхватил с пола одежду и шпагу в ножнах и бросился к распахнутому окну.

Отталкиваясь от подоконника, я услыхал, как за спиной рявкнул Лиго:

— Ты заплатишь за это, Амальрик Антеро! Ты заплатишь!

Я вздрагиваю от страха, когда вспоминаю этот отчаянный прыжок через окно. До плотной, утрамбованной земли внизу было добрых шестьдесят футов. Вытянув руки, я успел ухватиться за канализационную трубу. По инерции меня развернуло по дуге, и я врезался в стену здания. Инстинкт сохранения приличия не позволял мне бросить одежду. Какое-то мгновение я пытался удержаться на одной руке. Сердце бешено стучало. Мне с трудом удалось не сорваться. Тогда я закинул одежду и перевязь шпагой на плечо, ухватился надежно двумя руками и скользнул вниз. В последний момент я не забыл оттолкнуться и отпрыгнуть в сторону, чтобы не угодить в яму, в которую уходила канализационная труба. Я слышал, как внутри дома вниз по ступеням грохотали башмаки. Из темноты вынырнул здоровенный ящер. Я пнул его, а он зашипел, должно быть приняв меня, обнаженного, за какую-нибудь свинью, бродящую на двух ногах. Я помчался в ночь. И вскоре голоса и звуки преследования стихли.

Нацепив шпагу на перевязи поверх измятого своего наряда, я босиком зашел в таверну. Я испытывал чувство вины и растерянности. Прежде чем проскользнуть, как трусливый воришка, домой, мне надо было набраться мужества. Я даже не обратил внимания на нескольких типов опасного вида, внимательно оглядевших меня. Расположились здесь и солдаты в новеньких мундирах, небрежно развалившись на стульях. Хозяин таверны, маленький, похожий на крысу человечек, подозрительно посмотрел на меня.

— Вина, дружище, — прохрипел я. — И без воды. Впрочем, не надо вина. Лучше бренди.

— Покажи-ка сначала денежки, молодой господин, — проворчал хозяин. — Даром я тут никого не угощаю.

Я нетерпеливо полез в карман и тут обнаружил, что мой кошелек пропал. Хозяин таверны кивнул, уверяясь в своей правоте. Его рука потянулась за дубинкой, спрятанной за стойкой. Я оторвал застежку с куртки. Она была сделана из кости тонкой резьбы, привезена из далекой страны и стоила столько, что на нее можно было купить часть этой таверны.

— Возьми взамен, — сказал я.

Кто-то подошел ко мне. Я повернулся и увидел одного из солдат, сержанта, судя по знакам различия. Это был уже немолодой человек с открытым честным лицом. Он казался встревоженным.

— Позволите присоединиться к вам и выпить, добрый господин? — спросил он. — В таком месте, как это, без хорошей компании нельзя. — Он кивнул в сторону, обращая мое внимание на сидящий в зале различный сброд.

— Спасибо за вашу любезность, — ответил я. — Но вообще-то я предпочел бы посидеть в одиночестве. Мне нужно… кое-что обдумать.

Он проницательно оглядел мой потрепанный наряд, сочувственно покачал головой.

— Надеюсь, никто не пострадал? — спросил он.

— Только моя гордость, сержант, — заверил я его. Подозвав хозяина, я сказал: — Выпивку этому достойному человеку. За мой счет. — Тут я как бы впервые почувствовал босыми ногами грубые доски пола. — И еще купи-ка мне обувь.

Хозяину это не понравилось. Он-то надеялся удержать у себя как можно больше от стоимости застежки.

— Тащи ему обувь! — рявкнул сержант. — И если я узнаю, что у юного господина тут были неприятности, ты лишишься лицензии.

Хозяин таверны выругался, но отправился в обувную лавку.

— Вы уверены, благородный господин, — сказал сержант, — что вам не будет лучше в нашей компании?

— Еще раз спасибо, — ответил я. — Но нет. Единственное, что меня утешит, это бренди и мои размышления.

Сержант ушел за столик к своим товарищам. Я схватил бокал с бренди, принесенный хозяином, и осушил его до дна. Жестом заказав еще один, я натянул какие-то кожаные обноски, что он притащил мне. Затем, самый несчастный, как все двадцатилетние неудовлетворенные влюбленные, я вернулся к выпивке, таращась в глубину выщербленного глиняного бокала и размышляя о моих грехах. Грехов насчитывалось легион, начиная с любовного напитка. Я обманул Мелину, ничего подобного не подозревавшую. В моем воображении всплыла ее нагая плоть. Но картина эта была уже не возбуждающей, а постыдной. Наступил момент, который хоть раз, но бывает в жизни каждого человека. У меня не было будущего. Я кончился. Я был жалким и обобранным, как какой-нибудь бедолага, обманутый базарными зазывалами, и довела меня до этого собственная страсть, так что я даже не имел права называться жертвой. Я, Амальрик Эмили Антеро, с энтузиазмом позволил Мелине и Лиго понукать собою. И ведь никто меня не околдовывал любовным напитком, как я это проделал с Мелиной. Я сам возжаждал ее и был готов заплатить любую цену — пожертвовать уважением друзей и любовью семьи. И в результате оказался в полных дураках.

Под порывом ветра хлопнули ставни таверны, и я представил себя дома, стоящим перед алтарем и молящимся за моего давно умершего брата. Мне даже показалось, что в этот тускло освещенный вертеп вошел его призрак. Халаб был любимцем семьи, и его гибель от рук воскресителей наложил глубокий отпечаток на всех Антеро. Хотя я видел его последний раз, когда мне было три года, и воспоминания о взрослом брате были весьма смутны, сейчас мне казалось, что именно его лицо я отчетливо вижу в дверях таверны. Халаб улыбался. Подняв большой палец, он призывал меня не унывать. Видение исчезло, но я ощутил, как мне стало легче. Не намного, но я уже мог держаться. Я стал набираться решимости спасти мою репутацию.

Я изменю мою жизнь, для начала уйдя в длительную торговую поездку. «Обрести свою удачу» — так это исстари называлось. Отец с неистощимой настойчивостью твердил мне об этом уже давно. Я же лишь испытывал терпение моего старика.

Дверь с грохотом распахнулась, и вошли трое рослых крепких мужчин. Они мрачно оглядели таверну так, что сидящие здесь жулики явно занервничали. Один из троицы заметил меня, затем что-то шепнул своим приятелям. Они взяли выпивку и уселись в углу. Я вернулся к своим раздумьям.

Я был самым младшим ребенком в единственном браке отца. Моим братьям и сестрам уже давно перевалило за тридцать, а то и за сорок. Вот отсюда и своенравие, говорили мои недоброжелатели. Даже мой гувернер Инз говорил, что я был в детстве просто рыжим упрямцем, хотя и отмечал мою сообразительность.

Студентом я был смышленым, но ленивым. К тому же в учителя мне попался моралист, пользующийся славой самого плохого наставника. Он был не только невыносимо скучен, но по большей части совершенно невежествен. Скуки ради я издевался над ним как мог. На уроках анатомии он, например, утверждал, что тело мужчины бесконечно совершеннее женского. Я осмеял это предположение. Моя сестра Рали по силе не уступала большинству мужчин Ориссы.