– Начинающий купец должен сохранять хладнокровие, – заметил он. – Увидят, как ты потеешь, – считай, проиграл торг.

Они прошли под затененным навесом к пересекающимся базарным рядам. Орфео глубоко втянул в себя запахи чеснока, муската, корицы, индийского имбиря и тибетского мускуса. В Риме князья церкви, и светские тоже, отдавали целые состояния за эти пряности, а он здесь мог наслаждаться их ароматами на каждой утренней прогулке. Что за чудо Восток!

По базарной площади шныряли оборванные ребятишки; застенчивые женщины, кутавшие лица в чадру, несли на головах кувшины с водой, напоминая ему хозяек в родной Умбрии, так же носивших воду в селения на вершинах холмов. Только в сравнении с Акрой Умбрия была холоднее обетов девственницы. На припортовых улочках крестоносцы сталкивались локтями с сарацинами, черные мавры и евреи вели торг с армянами и христианами несторианского толка – всё, словно спицы в колесе, сходилось здесь к одному центру – деньгам. Подобно морякам, выброшенным на остров лотофагов, самые различные расы и народы скоро забывали здесь свои священные войны и джихады, забывали и родину, желая одного: вечно пребывать на этом блаженном берегу.

Орфео дивился не столько пестроте населения, сколько терпимости горожан. В его родной Умбрии человека могли отправить на костер за то, что его лохмотья оскорбляли какого-нибудь богатого епископа, или за то, что он в теологическом рассуждении уподобил Небеса кругу сыра. Но в Акре находилось место всякому учению и философии. Минареты, с которых муэдзины призывали к молитве ревностных мусульман, стояли бок о бок с бастионами замков европейской знати, башнями графини Блуа и короля Генриха Второго, госпитальеров, тамплиеров, тевтонских рыцарей и – там, где городская стена спускалась к гавани, – с замком патриарха Акры и папского легата, Тебальдо Висконти ди Пьяченца. В лабиринте улиц и переулков Орфео встречал греков, норманнов, арагонцев, курдов и, само собой, купцов из Пизы и Генуи. Именно на случай встречи с соотечественниками оба юноши нацепили перевязи с мечами поверх одежды.

Сегодня они направлялись через базар в один из извилистых переулков, уводивших вдаль от торгового центра города. В верхнем его конце стоял домик, где музыканты наигрывали зазывные переливчатые мелодии на струнах своих цитр и две куртизанки ждали их прихода.

«Еще разок, пока мы не отчалили в Лайясу», – пообещали им вчера итальянцы. Предстоящее приключение манило их не меньше последней встречи с горячими и нежными сестрами.

– Марко, почему ты молчишь? Что сказал твой отец? – спросил Орфео, протискиваясь между прилавками. – Ну, могу я тоже считать себя начинающим купцом?

Лицо Марко превратилось в непроницаемую маску.

– Он деловой человек, amico![3]И рассудительный. – Маска превратилась в трагическую личину в попытке передать мину старшего Поло. – Орфео – гребец. Он никогда не учился владеть оружием, стычки с генуэзцами в счет не идут. К чему нам такой охранник? Он хоть на коне-то усидит, не то что на верблюде? Да вся Татария станет смеяться над нами, если мы назовем его всадником!

Мрачность с лица Марко перешла в душу Орфео. Этого он и боялся. С тех самых пор, как нанялся гребцом на стройную венецианскую галеру Поло, он мечтал пойти с ними дальше, отправиться вместе с торговым караваном через Великую и Малую Армению, через Турцию и Катай[4]ко двору самого Хубилай-хана. Господи, что за приключение! Он несколькими годами старше Марко, а мог бы вернуться богачом, таким же богачом, каким уродился его приятель. И мог бы жить такой же богатой приключениями жизнью. А теперь, услышав суровый приговор Николо Поло из уст его сына, Орфео понял, что обречен быть моряком. Ему в жизни не скопить столько, чтобы отправиться с купцами, а с отцом и братьями он порвал раз и навсегда – в их торговом предприятии его доли больше нет. Повесив голову, Орфео разглядывал носки своих сандалий, разгребающих уличную пыль.

– Да, и еще одно он сказал напоследок, – продолжал Марко. – заключение речи приговорил: «Но при всем при том он твой друг, сын мой. И раз ты его любишь, мы как-нибудь найдем для него место».

– Что? Правда?! Марко ухмыльнулся.

– Хвала всем святым отцам! Я отправляюсь в Катай! – выкрикнул Орфео, облапив подростка и целуя его в щеку.

Потом от полноты чувств подкинул его в воздух и стиснул так, что тот крякнул от боли.

– Тебе полагается меня защищать, а не ломать мне ребра, – охнул Марко.

Орфео расхохотался, но тут же оборвал смех.

– Кажется, сейчас и начну, – проговорил он, через плечо Марко мрачно разглядывая трех шагавших им навстречу мужчин, одетых в цвета Генуи.

На вид не великаны, на рынке рабов за них не дали бы сотни драхм. А Орфео сложен, как борец, и недаром хвалится, что сумел бы остановить быка. Годы, проведенные гребцом на галере, преобразили его рыхлую в мальчишестве фигуру. А все же их трое, и похоже, эти больше полагаются на мечи, чем на грубую силу.

То ли перехлестывало через край возбуждение от принесенного Марко доброго известия, то ли он уже вошел в роль телохранителя, но Орфео так и рвался в бой. Едва мужчины приблизились, он громко обратился к другу:

– Правда ли, Марко, что в Генуе живут одни безбожные мерины да бесстыдные девки?

Говоря, он не сводил с генуэзцев задиристого взгляда. Те не отвели глаз, и один тут же огрызнулся:

– Нет, зато верно, что у всех венецианцев – лживые языки, годные только лизать чужие зады.

Марко резко развернулся, так что они с Орфео оказались стоящими перед генуэзцами плечом к плечу. И все пятеро одновременно потянулись к мечам.

– Сиор Поло, сиор Поло! – выкрикнул у них за спиной задыхающийся тонкий голосок. – Идите скорей. Ваш отец велел вам сейчас же возвращаться в лагерь.

– О, сиор Поло, – передразнил один из генуэзцев, подражая пронзительному голосу евнуха. – Бегите скорей к папочке, пока вас не поцарапали.

– Прошу вас. Все уберите мечи, – пискнул гонец. – Дело важное!

– Что такое? – рявкнул Марко, не сводя глаз с противников и их угрожающе наставленных мечей. – Что за важность, будь она проклята?

– У нас новый папа, сиор Поло. Тридцать один месяц без папы, и вот он снова есть!

Тебальдо Висконти ди Пьяченца ожидал Поло со свитой в большом зале своего дворца. Он промокнул виски надушенным платочком. Яркое солнце вливалось в полукруглые окна на западной стороне здания.

Неужто целых два года прошло с тех пор, как Николо и его брат Маффео прибыли в Акру посланниками великого хана? Чем старше он становится, тем быстрей пролетают месяцы. Он не забыл еще первого впечатления, которое произвели на него купцы – люди скромные и благовоспитанные. Они доставили Тебальдо как папскому легату в Акре послание правителя:

«Хубилай-хан, верховный правитель всех татар, просит верховного римского понтифика прислать к нему сто ученых мужей, во всех тонкостях знающих христианскую веру, а также семь искусств, надобных для справедливого и верного доказательства, что боги татар и идолы, которым они поклоняются в своих жилищах, суть злые духи и что вера, исповедуемая христианами, покоится на более очевидной истине, нежели другие веры. Великий хан желает также получить сосуд святого елея из лампад, горящих у образов Господа Иисуса Христа, коего он обещает чтить и почитать за истинного Бога».