Вглядываюсь в Аму. Сравниваю его с описанием в статье. Отбрасываю газету. Стоп. Если подозреваемый из статьи — и вправду Ама, разве не должен бы был свидетель обязательно упомянуть татуировки и сплошь пропирсованное лицо? Говорю себе — конечно, должен был! Просто это — какой-то парень, немножко смахивающий на Аму, вот и все. Мужик, которого Ама избил, еще живой был, я точно помню. Но по-любому лучше не рисковать… хватаю сумку и рысцой бегу в ближайший недорогой магазин. Покупаю там осветлитель для волос и пепельную краску. Прихожу домой. Ама по-прежнему сонно посапывает, так что трясу его за плечо.

— Эй! Ты чего? Ты чё творишь? — вскидывается он.

Шлепаю его по затылку. Заставляю сесть перед зеркалом.

— Чего? Ты чё делать-то хочешь?

— И ты еще смеешь спрашивать, что я делать хочу? Волосы тебе перекрашивать будем! Все, с этим твоим отвратным рыжим цветом мы покончили.

Ама послушно раздевается до трусов — в точности как велено.

— Рыжий хайр и смуглая кожа вообще не сочетаются, неужели тебе раньше никто не говорил? Совсем у тебя вкуса нет или как? — гримасничаю, стираю с лица брызги осветлителя, который растворяю. Ама улыбается. Говорит:

— Добрая ты. Ладно, постараюсь исправиться по части стиля… конечно, только если ты поможешь.

Значит, Ама мою идею воспринял позитивно… это радует. Думаю — какой же он оптимист в душе!

— Ладно, без разницы, — говорю. Разделяю расческой его волосы на пряди и принимаюсь кисточкой наносить осветлитель. Половины тюбика пока хватит… конечно, только волосы перекрасить — это не сильно поможет, но, думаю, сейчас придется менять хоть то, что можно. Сбрызнули мы Аме волосы закрепителем, феном высушили — все, они из рыжих в блондинистые превратились. Вспоминаю — мне как-то раз парикмахер сказал: если цвет волос радикально меняешь — вот как с рыжего на пепельный, — надо предыдущий цвет очень-очень тщательно вытравлять. Так что смешиваю вторую половину тюбика — и все по-новой, от начала до конца, пока волосы Амы совершенно не побелели. Я их заново посушила феном, пока жесткими не стали, и только потом пепельную краску нанесла. Ама, наверно, и вправду сильно спать хотел — все время носом клевал. Поневоле признаюсь — немножко жалко мне его было, но, черт, это для его же блага! Отмучилась наконец я с краской, голову его пленкой целлофановой обернула… а он улыбается и смотрит на меня этак рассеянно.

— Спасибо, Луи, — говорит.

Пару секунд сомневаюсь — может, все-таки стоит ему ту статью показать? Решаю — нет, не стоит. Иду в ванную — руки мыть.

— Как думаешь, теперь я хоть за сколько-нибудь симпатичного парня сойду?

— А я никогда и не говорила, что ты страшненький, — отвечаю, высовываясь из ванной.

Ама смеется:

— Знаешь, ты только скажи — я ради тебя хоть наголо обреюсь. Захочешь, чтоб я тебе соответствовал, — я по-мажорски выпендрюсь. Да ты хоть кожу меня заставь осветлить, если тебе смуглая не нравится, — я без слова сделаю!

— Да ладно, Ама.

И никакой он не страшненький. В смысле, да, правда, взгляд у него всегда грозный, а это местами нервирует, но в общем и целом, я бы сказала, он скорее в категорию симпатичных попадает. Хотя… с таким количеством татуировок и полной мордой пирса — нет, наверно, так сразу и не скажешь, красивый он или нет. Честно, вот не знай я его, увидь я его случайно на улице, точно подумала бы — это ж надо, хорошенький мальчик, и так себя изуродовал! Только я понимаю, как он себя ощущает. Мне ведь тоже хочется, чтоб люди сразу видели, как я из толпы выделяюсь. Иногда думаю — если солнечный свет озарит все-все в этом мире, я уж точно исхитрюсь превратиться в тень!

Минут так через десять после того, как я краску нанесла, Ама ерзать стал и спрашивать каждую минуту — ну что, все уже? Наверно, мне бы его пожалеть хоть немножко стоило, но я тогда только об одном думала — мельчайший намек на рыжину с волос его убрать. Короче, по итогам я эту краску у него на голове больше получаса держала. Сняла наконец с него пленку, волосы пальцами стала ерошить.

— Ты что делаешь? — Ама спрашивает.

— Даю доступ кислороду. Контакт с воздухом помогает краске лучше впитаться.

Проверяю, значит, краску… хорошо легла, ярко и ровно.

— Порядок, — говорю. Протягиваю ему большое полотенце.

— Ладно, — отвечает Ама и шлепает в ванную. Жду, когда он мыться закончит, а пока что снова статью ту газетную просматриваю. Внушаю, внушаю себе — нет, не мог это быть Ама, и сама себе удивляюсь — да с чего я вообще из-за этого так задергалась, он же мне даже нравится не особо!

Тут Ама выходит из ванной. Укладываю ему волосы. Он на меня в зеркало смотрит, ресницами хлопает и улыбается.

— Прекрати немедленно, — говорю. — Выглядит унизительно. — Он пожимает плечами. Оборачивается ко мне. Теперь у Амы волосы — чистейшего, шикарного пепельного цвета, даже следа рыжеватого не осталось.

— И вот еще что, Ама… с завтрашнего дня ты будешь ходить в рубашках. С рукавами.

— С чего вдруг? Жарко еще.

— Цыц ты! Тебя из-за безрукавок твоих все нормальные люди за бандита принимают.

— Ну, если так… — бурчит малость обиженный Ама.

Я любой ценой должна была его заставить татуировки эти прикрыть. Очень уж они заметные — кто знает, может, копы ничего про них не сказали по своим каким-то причинам. А может, я просто слишком бурно реагирую и уже между строк читать пытаюсь.

Без разницы. Главное — удалось-таки мне его уболтать. Выглядел он, конечно, от всех моих стремительных наездов абсолютно ошалело, зато закивал и сказал:

— Ладно, я тебе обещаю.

А потом обнял меня крепко, прижал к себе и шепчет:

— Для тебя — что захочешь, Луи.

Во-от. Тащит он, значит, меня в койку, а я все думаю — нет, ну совершенно не тянет он на убийцу! Говорю себе — все в порядке, Ама просто шут, идиот, ему только и надо — быть со мной рядом и смеяться. Легли мы в постель, он футболку на мне задрал и к соску моему присосался. Через какое-то время чувствую — все, перестал, а дышит уже глубоко, ровно… Одернула я футболку, свет выключила, легла, закрыла глаза. И тогда, в темноте, поняла вдруг, что молюсь, хотя кому — и сама толком не знаю.

Минута-другая — и я погружаюсь в сон.

На следующий день проснулась я где-то часов в двенадцать, телефон разбудил.

Это звонил менеджер хостесс-фирмы, в которой я раньше иногда подрабатывала. Приятно, конечно, сделать перерыв в такой нудной работе, но я и не заметила, как приняла, хоть и без особой радости, предложение поработать сегодня вечером. Думаю — настолько неохотно согласилась, что это прямо в голосе звучало, поэтому менеджер и решил ставку мою обычную увеличить, целых тридцать тысяч йен пообещал заплатить — совсем неплохо!

Я до этого звонка уже довольно долго за счет Амы жила, подумывала даже вовсе забыть о работе и полностью перейти к нему на содержание Но сейчас — поднимаюсь на ноги, принимаюсь приводить себя в порядок В конце концов, на тридцать тысяч йен мы на пару до чертиков нажраться сможем.