Ведущая протестующе закрутила головой. Экран телевизора вдруг перекосило, и пошла реклама. Ксения, чье настроение снова стало падать, переключила на другой канал.

– Лучшим форвардом прошлого сезона, по результатам опроса общественного мнения, стал игрок столичного футбольного клуба «Шпалоукладчик» Игорь Пуканцев, – торжественно сказал бородатый мужчина.

Потом он исчез, и на экране появилось юное скуластое лицо со светлыми вихрами и веселыми глазами…

– Игорь, – сказала Дюк, чувствуя, что ее сердце стало большим, горячим и готово выпрыгнуть из груди, – дорогой мой! Как же так?!

Она выключила телевизор, упала на постель и зарыдала, решив, что точно никуда завтра не пойдет. Ни в звукозаписывающую студию. Ни в продюсерский центр. Ни на запланированный в ночном клубе концерт. Она, Ксения Дюк, сядет в поезд и уедет домой, в Выборг. И пропади все пропадом!

Сосед оказался спортивным врачом.

– Вы любите футбол? – спросил Олег, глядя попеременно то на Майю, то на Алену.

– Нет, – ответила Майя, – я люблю плавание.

– И я нет, – вздохнула Алена, – разве что футболисты симпатичные попадаются… Например, Игорь Пуканцев.

Олег отхлебнул из чашки.

– У Пуканцева, кстати, проблемы, – сказал он, глядя на Алену. Ему очень нравилась эта девушка – плотная, крупная, с тонкими бровями, длинными ресницами и волосами до плеч. Пару раз ему приходило в голову припереть ее машину своей, дабы стимулировать знакомство, но он так и не решился. О том, что у Алены в голове бродили такие же идеи, он не подозревал.

– У Пуканцева проблемы? – переспросила девушка. – Травма, наверное?

– Не совсем, – поморщился Олег. – Депрессия и диарея. Из-за несчастной любви. Через несколько дней у «Шпалоукладчика» матч со словаками, болельщики уже в панике. Зато словаки будут очень рады.

– Депрессия? Диарея? На фоне несчастной любви? – переспросила Майя, начиная смеяться. От смеха ее глаза стали еще ближе друг к другу, а нос смешно сморщился.

– Зря потешаетесь, – отрезал сосед, – парень в плохом состоянии.

– А в кого он влюблен-то? Все еще в Ксению Дюк?

– Угу.

– О, да! Парень не промах! – воскликнула Майя.

Сосед взял ложечку, отковырял от «Корсики» приличный кусок и отправил его в рот.

– Они некоторое время встречались, наш Пуканцев и Ксения, но потом между ними, по слухам, пробежала кошка, и теперь Игорь в лазарете. Я, конечно, врач, но ничего не могу поделать, любовная лихорадка – это не по моей части. С психологом же пациент разговаривать отказывается. Он вообще ничего не говорит – лежит и смотрит в потолок.

– Ужас! – сказала Майя.

– Кошмар! – согласилась с ней Алена.

– А с Ксенией Дюк вы разговаривали? – спросила Майя.

– Кто? Я?! – испугался Олег. – О чем?

– Ну, можно спросить ее, что у них там стряслось. Может, она хочет помириться?

Несколько секунд врач молчал.

– Я в личную жизнь пациентов не лезу, – сказал он после паузы, – я же медик, а не священник. Мне очень жаль, что он не сможет сыграть матч, но я ничего не могу сделать.

– А может, все-таки попытаться с ним поговорить еще раз? – сказала Алена. – А то к неурядицам в личной жизни у него добавятся проблемы на работе, и тогда он вообще может в петлю полезть.

Олег побледнел, подавился тортом и закашлялся…

…– Заходи, – сказал Рем Василисе, провел даму в прихожую и галантно взял ее плащ. Сусанина огляделась. Квартира Фильчикова напоминала покои дворца какого-нибудь восточного шейха – мебель была в мавританском стиле, на полу лежали персидские ковры и подушки, стены были украшены миниатюрами с вязью.

– Вот этот шедевр я привез из Кувейта в прошлом году, – сказал Рем, показывая на крошечный клочок желтого папируса, заключенный в массивную золотую рамку со стеклом, – семнадцатый век, изречение Омара Хайяма.

Василиса присмотрелась. Орнамент, окружающий текст, был и вправду очень хорош. Она напряглась и вспомнила, как когда-то в далекой юности читала книгу Пиотровского «Коранические сказания», и там как раз были похожие миниатюры.

– Я и не знала, что вы увлекаетесь Востоком, – сказала Василиса.

Рем залюбовался ее длинной шеей. Кудрявые волосы Сусаниной были забраны наверх и открывали трогательно-беззащитный затылок.

– Хочешь кофе? – спросил он, с трудом оторвав взгляд от Василисы Николаевны. – Если ты, конечно, не очень спешишь.

Она, конечно, совершенно никуда не торопилась. Фильчиков, одетый в роскошный махровый халат, провел ее на кухню, которая была просто фантастического, грандиозного размера.

– Мне нравятся восточные мотивы в интерьере, – сказал Рем, священнодействуя со стильной электрической кофеваркой, – по-моему, в этом есть что-то волшебное. Тем более что я закончил петербургский госуниверситет по специальности «востоковедение».

– И можете прочитать, что там написано? – спросила женщина, показывая на одну из миниатюр. Ее голос звенел от сдержанного напряжения.

– Кое-что, – улыбнулся Рем.

Он видел, что Василиса волнуется, и ему было приятно ее волнение. Он был старым, тертым волком и умел наслаждаться простыми радостями жизни в самых сложных условиях.

Майя и Роман засиделись у Алены заполночь. Они съели весь торт, выкурили все принесенные Романом сигареты, обсудили все сплетни и глобальное потепление, но Майя все никак не решалась уйти. С одной стороны, она видела, что сестре не терпится остаться с молодым человеком наедине. А с другой – Майя чувствовала зависть. Мужчина, сидевший на их кухне, был зрел, опытен, крепок и надежен, как танк, и при этом юн и весел, как Дионис, Бахус, Бивис и Баттхед в одном лице. У него были широкие плечи и восхитительные крепкие руки. Рыжий Роман, с его затаенной поэтической грустью в глазах, слегка помятым, будто пластилиновым, лицом и покатыми плечами, явно на его фоне проигрывал. Стало очевидно, что так все и должно быть – широко, свободно, натурально, без тараканьих пряток по углам и переживаний по поводу обманутой жены. И Алена, и Олег никуда не спешили, никого не боялись, не смотрели на часы и наслаждались обществом, беседой и чистой совестью. И это Майю начинало злить, потому что еще пару часов назад ее сестрица была одинока, а она, Майя, с мужичком, пусть плохоньким, пусть тощеньким и находящимся в процессе развода, пусть пишущим поэмы, но не имеющим ни умения, ни желания починить текущий кран, – но не одинока. А теперь ей до ужаса захотелось вновь стать одинокой. Незаметно для окружающих Майя разглядывала Олега и злилась, злилась, злилась.

«Отбить, что ли, его», – по привычке подумала она, и ей стало ужасно стыдно.

– На самом деле я плохо читаю по-арабски, – махнул рукой Рем, продолжая разговор. – Я же не работал по специальности, а сразу занялся продюсированием. Правда, в советские времена это по-другому называлось.