Ноги не слушались. Руки безвольными плетями висели вдоль тела. Голова гудела колокольным набатом.

В памяти пронеслись последние слова Максима. Он ведь и не подозревал, что я его уже убила. Накинув капюшон, побрела к машине.

У самой остановки я замерла, заметив, как тьма колючими нитями цеплялась за сапоги, прокрадывалась между замерших деревьев, и дымкой расползалась по мокрому шоссе, нагло воруя солнечный свет.

Странные шорохи, словно тянущаяся по песку цепь, нарастали, трогая кривые ветви, пока не лопнули громким звоном, резанув слух. Я вздрогнула и обернулась, но лишь свистящий ветер дул в лицо, запутывая во взлохмаченных волосах замерзающие капли дождя.

Неприятное ощущение, будто небо навалилось на плечи, придавливая к земле, возникло неожиданно. Убрав со лба непослушную прядь, подняла голову.

Дыхание перехватило, спазмами сведя горло, руки затряслись и подкосились ноги. На меня с востока смотрело солнце — черное, как зола. Оно напоминало бездонную пропасть, которая пожирала всё на своем пути. Страх с изумлением переплетались в необычайном коктейле, завораживая смертельной красотой. Она манила, и хотелось коснуться этого чёрного диска со сверкающей алой окантовкой.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я заворожено всматривалась в пурпурную гладь неба, рассечённого звёздными тропами, и вслушивалась в пугающие звуки, опутывающие меня как паутина. Но оно определённо играло не в мою пользу — смертельное солнце стремительно двигалось к зениту.

Пророчество сбывалось…

Ведьма.

Безвременье.

Город умирал.

Волк чуял тленный запах, разносящийся по вымершим улочкам, въевшийся в облупившиеся стены покинутых домов. Он замер на мощеной дороге, принюхался.

Нет, город жил. На последнем издыхании, но жил. Люди затаились, спрятались. Они думали надежно, но страх выдавал их. Багровое марево расплывалось над рухнувшими крышами, клубилось в черных глазницах окон. Оно мешало сосредоточиться. Дразнило терпким запахом крови, сбивало со следа. Волк тряхнул башкой, отгоняя липкий запах.

Фыркнул и глянул в свинцовое небо. Оно разбухало и вспыхивало, готовясь прорваться грозой и ливнем.

Духота давила. Тишина настораживала. Волк повел ухом, прислушиваясь. Земля дрожала, мелко-мелко.

Как плачущая женщина.

Булыжники под лапами завибрировали, пошли волной, вздыбились. Волк отпрыгнул в последний миг. Там где он стоял, зашипело и расползлось черное пятно. По загривку просыпались серебряные капли. Волк зарычал.

Ведьма почуяла его. Огненные щупальца заскользили по земле. Они переплетались и разбегались. Натыкались на стены или столбы — замирали, ощупывали преграду и пожирали. Ничто не могло остановить их. Все, что вставало на пути — осыпалось золой или исчезало в прожорливой пасти пламени.

И волк был следующим. Огненные нити подбирались боязливо, шипя и щерясь змеиными мордами. Кружили вокруг снежно белого зверя. И в их диком танце не было места лишь дымчатой нити. Она струилась у лап волка. Ластилась, будто любовница. Манила за собой. Волк улыбнулся. Нить обвила массивную шею зверя, запуталась в подшерстке и осела дожем на спине. Вдали сверкнула молния. Одна. Вторая. Третья. Они били до самой земли. В одно место. Туда, где умирала ведьма.

Волк побежал. Огненные змеи заскользили следом. Они путались между лапами, опаляли шерсть, плавили камни дороги. Позади волка раздались крики и звериный рев — огонь вышел на охоту. Впереди заплакал ребенок. А на пути волку попалось тело. Искореженное, будто пластмассовая кукла. С черными ожогами вместо кожи, оно распласталось на брусчатке, счастливо улыбаясь. Другое тело болталось на распахнутой оконной раме — наполовину сгоревшее, с трепыхающимися на ветру внутренностями. Третье превратилось в мумию — серую, высохшую, но с живыми, пылающими огнем глазами. Мертвый человек до сих пор боролся за свою душу…

Их были десятки, изувеченных ведьмой тел. Сотни обратились пеплом и поземкой кружили по улочкам. Волк ощущал их запахи. И души их захлебывались в нутре огненного демона. Но волк не останавливался. Подшерстком чуял нарастающую мощь огня. Он притягивал молнии. Набирался сил, чтобы выпить этот городок до последней капли.

А волк нашел ведьму.

Она лежала на площади. Свернувшись клубочком, как беззащитное дитя. По телу ее струилась черная кровь. Вокруг били молнии. Дымчатая нить соскользнула с шеи волка, прочертила ему путь к хозяйке. Запуталась в рыжих волосах ведьмы.

Волк мягко шагнул в центр бури. Молнии как будто отступили. Внутри грозы пахло озоном и свободой. Ведьма спала. По ее исчерченному шрамами лицу струились слезы. Волк слизал одну. Горькая. Он уткнулся носом в ее щеку, тихо заскулил. Ведьма вздохнула и открыла глаза, залитые тьмой…

* * *

Макс.

Наше время.

Зима наступила внезапно.

Пустынная дорога покрылась снежными сугробами, и редко на ней можно было встретить машину. Леденящий воздух проникал под куртку, обжигал кожу. Пальцы занемели даже в перчатках. Но Макс гнал вперёд. А чёрное солнце за спиной превращало огромное пространство, засыпанное снегом, в мертвую пустыню.

Макс был в пути уже два месяца. Останавливался на ночлег лишь в короткие часы грозы. Когда исчезало солнце — легче дышалось и зверь внутри засыпал. Но облегчение длилось недолго, и Макс снова отправлялся в путь.

Людей он сторонился, как и больших городов. В его памяти до сих пор жили воспоминания о человеческих толпах, с ужасом глазеющих в пурпурное небо.

Чёрное солнце пугало их и завораживало, пробуждая странное чувство неизбежности.

Но с Максом все было иначе — небесное светило убивало его.

Стоило ему только взглянуть на солнце, как руки выкручивало и хотелось оторвать их от тела. Глаза ничего не видели, кроме черно-алого круга над головой. Кровь закипала от всплесков адреналина, будто по венам растекалась лава.

Но схлестнувшись с магией, огонь пробуждал зверя. Хищник медленно раздирал плоть изнутри. Рвался на волю.

От неистового желания выть Макс сжимал горло холодными пальцами до судорожного кашля. Искривлённые когти прорывали перчатки, впивались в кожу. Бурые следы покрывали все тело и почти сразу же исчезали, сменяясь новыми. Кости хрустели, не давая демону вырваться на волю. Жестокая опоясывающая боль душила Макса, как спрут. Оживляла зверя, безжалостного и проклятого…

Подавив дикую ярость, Макс оседлал своего железного коня и помчался прочь от мегаполисов спиной к зияющей дыре вместо дневного светила, оставляя лишь отпечатки шин на сером асфальте…

Рёв мотора разорвал гнетущую тишину леса, всполошив стайку птиц, и затих. Макс слез с мотоцикла и осмотрелся. На узкой тропе, бегущей со стороны высоких гор, виднелись свежие следы волчьих лап. Над