Натт опять помедлил, а затем, осторожно подбирая слова, произнес:

– Несмотря на явственные скотологические аллюзии, вы высказали одобрение по поводу неопределенно большого количества свечей, которые я оплавил для вас?

– Блин, да ты о чем, Гобби?

Натт лихорадочно искал приемлемый перевод.

– Я… хорошо поработал? – наконец спросил он.

Трев хлопнул его по спине.

– Да! Клево. Уважуха, парень. Но, типа, научись уже говорить по-человечески, да? Иначе, ну это, и пяти минут не продержишься. Хряснут кирпичом по кумполу, и привет.

– Нельзя сказать, что подобные происшествия не имели место… то есть… типа… ага, бывает, – сосредоточившись, выговорил Натт.

– Никогда не понимал, чего все так пугаются, – великодушно заявил Трев. – Ну, типа, были всякие великие битвы. И че? Это было давно и не здесь, и ваще, тролли и гномы тоже не лучше вас, гоблинов, прально? Ну и че? Говорят, вы, типа, режете людям глотки и воруете по мелочи, да, блин, у нас в цивилизованном городе то же самое.

«Возможно», – подумал Натт. Никому не удалось сохранить нейтралитет, когда Темная война охватила Дальний Убервальд. Не исключено, что там и впрямь таилось подлинное зло, но почему-то, как ни странно, оно всегда оказывалось на другой стороне. Может быть, оно заразно. Отчего-то во всех нелепых историях и песенках гоблинов описывали как злобных и трусливых мелких гаденышей, которые копят собственную ушную серу… и всегда оказываются на другой стороне. К сожалению, когда пришло время записать собственную историю, у гоблинов не нашлось даже карандаша.

Улыбайся людям. Люби их. Помогай. Приноси пользу.

Натту нравился Трев. Вообще у него хорошо получалось любить людей. Если ты любишь людей, в ответ они начинают капельку больше любить тебя. Хотя бы чуть-чуть, и то хорошо.

Трева, впрочем, события давно минувших дней совершенно не волновали, зато он понимал, что существо, которое не только не ест свечное сало, но и выполняет большую часть работы, притом гораздо лучше, чем удосужился бы сделать он сам, – это ценное приобретение, которое стоит защищать. И потом, он по природе был ленив, если только речь не шла о футболе, а травля требовала чересчур больших усилий. Трев вообще не любил тратить силы. Он шел по жизни доро́гой, усеянной лепестками примул.

– Вас искал господин Смимз, – сказал Натт. – Но я все уладил.

– А, – отозвался Трев. И все. Никаких вопросов.

Он решительно нравился Натту.

Но Трев все стоял и смотрел, словно пытаясь что-то понять.

– Знаешь что, – наконец произнес он. – Пошли на Ночную Кухню. Промыслим завтрак. Лады?

– Нет-нет, мистер Трев, – сказал Натт, чуть не уронив свечу. – Я не склонен… то есть, типа, я не хочу… мне нельзя.

– Да брось, кто узнает? Там есть одна толстуха, которая клево готовит. Ты такой жрачки отродясь не пробовал.

Натт помедлил. Всегда соглашайся, не спорь, будь услужлив, никого не пугай.

– Я… типа, ладно, – сказал он.

Много сказано о сковородках, которые отдраены так, что можно в них смотреться. Особенно работа спорится, когда лелеешь мысль легонько постучать этой самой сковородкой по чьей-нибудь голове. Гленда отнюдь не горела желанием общаться с Тревором, когда он поднялся по каменным ступенькам, чмокнул ее в затылок и жизнерадостно крикнул:

– Эй, детка, жратва найдется?

– Только не для тебя, Тревор Навроде, – ответила Гленда, отгоняя гостя сковородкой. – И, будь любезен, не распускай руки!

– Че, неужели ни кусочка для милого дружка?

Гленда вздохнула.

– Возьми в духовке жаркое. И не вздумай проболтаться, если тебя застукают, – предупредила она.

– Вот это кормежка для парня, который всю ночь вкалывал, как раб! – объявил Тревор, чересчур фамильярно похлопав ее по спине и направляясь к плите.

– Ты ходил на футбол! – огрызнулась Гленда. – Ты вечно туда таскаешься! Ничего себе вкалывал!

Молодой человек засмеялся, и Гленда взглянула на его спутника, который поспешно попятился под взглядом кухарки, способным насквозь пронизать броню.

– И вообще, парни, мойте руки, прежде чем идти на кухню, – продолжала она, радуясь, что жертва не ухмыляется и не лезет с поцелуями. – Здесь, в конце концов, готовят еду!

Натт сглотнул. Это был самый долгий в его жизни разговор с особой женского пола, не считая ее светлость и мисс Здравинг, и притом он еще не сказал ни слова.

– Заверяю вас, я регулярно моюсь, – возразил он.

– Но ты весь серый!

– У одних от природы кожа черная, а у других белая, – ответил Натт, на грани слез. Зачем, ну зачем он ушел из подвала? Там было так хорошо, понятно и тихо (если Бетон не принимал дозу оксида железа).

– Нет-нет, так не пойдет. Надеюсь, ты не зомби? Они, конечно, стараются как могут, и никто не виноват в том, что умер, но мне неприятности не нужны. Всякий лезет пальцем в суп, а потом в кастрюле черт знает что плавает. Так нельзя.

– Я – живое существо, мисс, – беспомощно сказал Натт.

– Да, но хотела бы я знать, какое именно.

– Я гоблин, мисс…

Он поколебался, прежде чем это сказать. Ему показалось, что он лжет.

– А я думала, у гоблинов рога.

– Только у взрослых особей, мисс.

Что ж, у некоторых они действительно были.

– Вы ведь не творите никаких пакостей? – уточнила Гленда, гневно глядя на Натта.

Но гнев был, можно сказать, остаточным. Гленда сказала то, что требовалось в ее положении, и теперь доигрывала роль, просто чтобы показать, кто тут главный. Хозяева порой позволяют себе быть великодушными, особенно если ты кажешься испуганным и потрясенным. Этот способ всегда срабатывал.

Гленда сказала:

– Трев, принеси-ка мистеру… э…

– Натту.

– Принеси мистеру Натту жаркого, слышишь? Его как будто морили голодом.

– У меня быстрый метаболизм, – объяснил Натт.

– Дело твое, только людям не показывай. Хватит с меня…

У нее за спиной раздался треск.

Трев уронил поднос с едой. Он стоял как вкопанный, глядя на Джульетту, которая, в свою очередь, смотрела на него с величайшим отвращением. Наконец она произнесла голосом, который ассоциируется обычно с жемчугами, сыплющимися изо рта:

– Че, типа, насмотрелся? Ну, блин, ты и нахал, ходить тут с этой тряпкой на шее! Все знают, что «Колиглазы» тюфяки! Ваш Бизли, типа, даже в стенку сарая мячом не попадет!

– Да? А я слышал, на той неделе вас поимели «Бегунки»! «Бегунки» с Беговой улицы! Все знают, что они просто хлюпики!