— Забавную штучку обнаружили-с, ваше сиятельство, — сообщил он, позвякивая серьгами. — Сутки назад на мобильник отца Иакинфа поступил один звонок. Покопались, обнаружили запись. Благоволите-с послушать?

Муравьев, отодвинув стакан, кивнул. Кропоткин нажал кнопку диктофона: раздался царапающий шорох, как при включении виниловой пластинки.

— Иакинф, — разбил тишину кабинета сочный баритон. — Узнаешь?

— Нет, — настороженно ответил абонент. — А кто это?

— Да ё-моё, это ж я — Толя Мельников. Совсем уже зазнался?

— Храни меня Господь! — взревел веселый бас. — Ну прямо как ангелы божьи благодатью одарили. Сто лет не виделись, грех-то какой! А сейчас и поста нет, посидели бы за наливочкой — брат Климент делает: опрокинешь рюмочку, аж в членах всех волшебное порхание. Заезжай-ка завтра?

— Прости, батюшка, — погрустнел баритон. — Проблемы совсем загрызли, аки бесы адские. Звоню не просто так. Дело у меня к тебе… важное-важное.

— Как обычно, — взаимно погрустнел бас. — Придется самому наливочку дегустировать. Что требуется? Не стесняйся. Чем могу, тем и помогу.

— Да вот, — замялся баритон, искрясь неуверенностью. — Надо, чтобы ты могилу Пушкина одному человечку показал. Поклонник большой, души не чает в стихах… Уж и не знаю, почему, но глянуть склеп он хочет после наступления темноты. Смысл в том — вроде как он проведет ночь с великим поэтом. Понимаю, что ночью монастырь закрыт, и дело это сложное…

Обладатель баса поначалу замялся, но быстро принял решение.

— Для тебя, друг мой, — все, что угодно, — сообщил он. — Конечно, я рискую, но… скажи, в какое время будет лучше. Вообще, у братии отбой в 9 вечера…

— Спасибо, батюшка, — воспрял духом баритон. — Какой ты был, такой остался — душа у тебя широкая. Но хочу предупредить, одна тонкость имеется, довольно-таки серьезная… даже не знаю, как тебе о ней сказать. Мне это ОЧЕНЬ надо. Сделаешь, знай: век тебя не забуду. Послушай…

Запись прервалась, сменившись механическим треском помех.

— Кто знает, что там произошло, — манерно пожал плечами Кропоткин, наполняя комнату звоном колец пирсинга. — Но дальше ничего не записалось. Ясно одно — старый друг настоятеля просит принять ночью некоего загадочного гостя. Содержала ли просьба заведомый обман, или абонент сам послужил слепым орудием хитроумного плана, мы узнаем уже сегодня. Номер телефона принадлежит Анатолию Мельникову — профессору медицины: он знал отца Иакинфа еще с гимназии. Они не виделись уже много лет, но часто созванивались, на все праздники. И мое мнение, господа: для того чтобы профессор требовал принять кого-то ночью, нужны веские основания. Я предлагаю, не теряя времени, навестить Мельникова.

«Прикольно, — подумал Каледин. — Никогда раньше не задумывался… Но отчего во всех расследованиях такой казенный язык и действующие лица с умным видом говорят скучные вещи, о которых любой дурак догадается? Слава тебе Господи, что я не читаю триллеров — иначе крыша съедет».

— Не возражаю, князь, — Муравьев резко поднялся из-за стола, едва не опрокинув стакан. — Вы и Федор Аркадьич (он нашел взглядом Каледина), езжайте, побеседуйте с Мельниковым. Если потребуется, задержите для детального допроса… Но прошу, осторожнее. У профессора вся семья погибла в автокатастрофе… Странно, что он даже не упомянул об этом, беседуя с игуменом. Впрочем, не всем свойственно терзать свежую рану. Я, с вашего позволения, еду на доклад к государям… Не знаю, как ноги держат.

Каледин кивнул. Дело было даже не в самом августе, а в его окружении. Экономический кризис жрал «Стабфондъ», как псих конфеты, и деньги в империи не гнушались извлекать из всего, что можно, — а уж особенно из того, что нельзя. Полгода назад особым императорским указом, ради пополнения бюджета, выставили на открытый аукцион аренду могил знаменитостей. Арендаторы сразу же нашлись. Мавзолей Шаляпина на Красной площади взял купец Абрамович (вход туда теперь стоил 10 евро), Патриаршую усыпальницу в храме Христа Спасителя — «король алюминия» Мохоров, а захоронение Пушкина досталось хозяину магазинов «Комарадо», купцу Степану Чичмаркову. Ровесник князя, Чичмарков среди степенного купечества слыл отморозком и прославился одной рекламной провокацией:

В «Комарадо» я зашел —

Цены там просто песец!

Щиты с такой рекламой вызвали дикий скандал, но это лишь сработало на популярность. Экстравагантный Чичмарков вхож к обоим государям; думается, ограбление могилы шокировало купца будь здоров — он не преминет надавить, чтобы расследование шло быстрее. Еще бы: кто из поклонников заплатит бабло за лицезрение могилы поэта… если доподлинно известно, что самого поэта в ней нет? А ведь скандалист Чичмарков выложил за аренду склепа 5 миллионов евро… за такие бабки он все МВД до печенок проест. Что ни говори, а Муравьеву сейчас точно не позавидуешь.

— Баронесса тоже едет с нами? — спросил Кропоткин, масляными глазами глядя на Алису. — Ведь профессор в таком горе… вдруг психолог нужен?

— С удовольствием, — обворожительно улыбнулась Алиса.

Каледин наклонился к княжескому уху. Положив руку на эфес сабли[5], он что-то ласково прошептал и кивнул в сторону двери. Лицо князя вытянулось, он заморгал обоими глазами. Щеки беспомощно обвисли.

— Эээээ… я имел в виду, что мы подвезем баронессу до дома, — сказал он, отвернувшись. — Сейчас слишком рано… да и вообще уже… да-с…

— Не надо, — отрезала Алиса. — Сама доеду, у меня машина есть. Всего наилучшего, господа. Если понадоблюсь, мой мобильный включен.

…Проходя мимо Каледина, она больно наступила ему на ногу

(Кремль, царскiя палаты)

Август никак не мог проснуться. Он бесцельно ощупывал руками подушку, находясь между реальностью и сном. Что это было? Почему он не спит? Ах да, забыл. С минуту назад его разбудил министр двора, граф Шкуро: позвонил по спецсвязи. Неприятная новость… даже неважно, какая. Весь мир состоит из неприятных новостей — по крайней мере, последний год.

Цезарь тоже пробудился. Спешно накинув халат, он полусидел на соседней кровати, опираясь спиной о желтую подушку с вышивкой, и искоса поглядывал на соправителя. В марте 2008 года государь император помпезно отрекся от престола и удалился на покой: копируя стиль римского императора Диоклетиана, он решил жить в деревне, предаваясь философии и сельскому хозяйству. Через неделю все пошло наперекосяк: выписанные из Австралии кролики отказались есть элитные корма и дружно передохли. Когда в огороде царской дачи завяла последняя морковь, пришлось спасать положение. ТВ объявило, что императора не так поняли — состоялось совсем не отречение, а всего лишь «кратковременный отпуск». Ровнехонько на Пасху оба государя были провозглашены в Успенском соборе соправителями — «старшим» (августом) и «младшим» (цезарем). Важные эксперты-историки, нанятые пресс-службой Кремля, по всем каналам объясняли в ток-шоу — это возвращение к корням, так издревле было принято в Римской империи… а Москву неспроста называют «третьим Римом». Из Грановитой палаты срочно извлекли двойной трон, чье сиденье в XVII веке делила пара соправителей из династии Романовых — Иван Пятый и Петр Первый[6]. К сожалению, никто не учел, что трон «заточен» под царей-мальчиков — цезаря, как правило, сдвигали на самый краешек. Один раз он едва оттуда не упал.