— Граф фон Бюлов, — прозвучало первое имя. Чуть позже был назван Штолленберг, а потом и Хейне. Хейне отправился на «Милуоки» поздравить Бюлова.

Оставшиеся кандидаты были разделены на группы по четыре человека каждая, и должны были пройти проверку психолога. Имя Тайхмана не было названо. Ему пришлось доложить об этом лейтенанту средних лет, который спросил, есть ли у него согласие родителей, необходимое для добровольцев, не достигших нужного возраста.

Тайхман сказал, что 29 сентября ему исполнится семнадцать и что его отец умер. Тогда офицер спросил, как к его решению стать военным относится мать. Тайхман сообщил, что она вышла замуж во второй раз и уехала в Швейцарию. Офицер спросил, знает ли она, что он записался добровольцем. Тайхман ответил, что его мать перестала им интересоваться с тех самых пор, как вышла замуж. Офицер не мог этого понять, Тайхман разозлился и заявил, что после смерти отца он почти не получал известий от матери и ей совершенно безразлично, как он теперь живет. Офицер немного подумал и сказал, что Тайхман тоже может отправляться в Штральзунд.

Они собрались в баре «Милуоки» и стали пить за здоровье друг друга. Они пробовали все напитки, что были в баре, не придерживаясь никакого порядка. Поужинать они забыли. Потом выпили на брудершафт и после этого стали пить до дна.

К десяти часам Хейне так набрался, что Тайхману пришлось отвести его на станцию. Хейне решил последним поездом уехать в Гамбург, а назавтра вернуться в Киль. Им пришлось бежать, чтобы успеть на поезд, и Хейне немного протрезвел. Тайхман посадил его в купе первого класса и только успел выскочить на перрон, как поезд тронулся.

Назад он медленно брел вдоль гавани, наблюдая за лодками, доставлявшими на верфи ночную смену. Город был погружен во тьму. Только луна, похожая на шар из сливочного масла, сияла на небе. Вдруг она исчезла. На небе не было ни облачка: Тайхман не мог понять, куда она делась, даже хотел спросить об этом одну из парочек, сидевших на скамейках, но молодые люди были слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на луну. Он пошел дальше и вдруг снова увидел ее на месте. Тогда он догадался, что ее закрыл собой аэростат воздушного заграждения. Тут он заметил, что их было несколько, и ему показалось, что они медленно поднимаются. Он сделал всего несколько шагов, когда завыла сирена. Со стороны моря к ней присоединились сирены торпедных катеров, над городом заметались лучи прожекторов. Тайхман услыхал, как побежали люди. И тут появились самолеты и заговорили тяжелые зенитные орудия. Грохот стоял такой, что Тайхман подумал сначала, что это рвутся бомбы, но это стреляли 88-миллиметровые зенитные орудия.

Самолеты окружили город со всех сторон, оставаясь вне пределов досягаемости их снарядов. Только два или три из них попытались прорваться сквозь завесу зенитного огня, чтобы сбросить бомбы на доки. Но они сбросили свой смертоносный груз, не долетев до них, и поспешили повернуть назад. Бомбы упали в воду. Тайхман впервые услыхал звук падающей бомбы. Взвизгивания ее стали короче, а тон — ниже. Тайхман увидел столбы воды, поднимавшиеся в гавани все ближе и ближе к нему. Его сбило с ног, он упал и ударился затылком о что-то твердое.

Тайхман поднялся. Он не мог понять, что произошло. Что-то случилось, подумал он, и на мгновение ему стало смешно. Тут он услыхал, как кто-то кричит:

— Гертруда!

Наконец он увидел того, кто кричал. В нескольких метрах от него стоял мужчина, который вскрикивал:

— Гертруда!

Впрочем, это больше походило на вой: «Гертруу-у-да». Он стоял и выл, а на земле у его ног лежала женщина.

— Мне не больно, — говорила она. — Совсем не больно.

Какой-то человек подбежал к ним. Тайхман тоже подошел.

— Ее ранило, — сказал человек и включил фонарик, загораживая свет рукой.

Из раны на правом колене женщины текла кровь. Ее нога была вывернута под углом 180 градусов, пятка правой ноги касалась пальцев левой, а обе ступни располагались параллельно друг другу. Мужчина, который был с ней, стоял рядом и плакал:

— Гертру-у-да.

Женщина села и увидела свои ноги.

— Мне не больно, — сказала она и прикрикнула на мужчину: — Прекрати выть! Слушать тошно.

Человек с фонариком уложил ее на спину. Тайхман держал в руках ее ногу. В кость вонзился осколок бомбы — металл еще не успел остыть. Тайхман хотел вернуть ногу в нормальное положение, он думал, что неправильно ее повернул. В ту же самую минуту человек с фонариком уложил женщину на тротуар. Нога осталась у Тайхмана в руках.

У женщины была сумочка с длинным ремешком. Тайхман оторвал ремешок и попытался перетянуть им обрубок ноги, чтобы остановить кровь, но, когда затянул ремень, тот порвался.

— Пойду поймаю машину, — сказал человек с фонариком.

— Гертру-у-да, — снова завыл мужчина.

Человек положил фонарик на землю и убежал. Тайхман взял ногу женщины и прижал ее к обрубку. Кровь теперь не лилась, а тихонько капала на землю. Он крепко прижимал ногу, пока у него не заболели руки. Почувствовав, что устал, Тайхман положил голову на живот женщины, которая лежала неподвижно.

— Погасите свет, — крикнул кто-то. Тайхман отбросил фонарик ногой. Ему вдруг показалось, что он оглох; он знал, что мужчина рядом с ним по-прежнему выкрикивает имя женщины, но почему-то не слышал этого. В ушах его громко стучало, как будто кто-то огромной палкой колотил по барабанной перепонке, стараясь пробить ее.

Когда появились двое мужчин, чтобы унести раненую женщину, Тайхман сначала испугался. А потом обрадовался. Он не знал, сколько времени пролежал рядом с ней. Мужчины, быстро перевязав ногу, положили пострадавшую на носилки и задвинули их в машину «Скорой помощи». Они захлопнули дверь, уселись на переднее сиденье и уехали. Когда хлопнула дверца, к Тайхману снова вернулся слух.

Рядом с ним лежал мужчина, кричавший «Гертруда», и глядел на брошенную ногу. Санитары забыли взять ее с собой. Тайхман пнул ее, и она упала в воду. Раздался всплеск, тут мужчина встал, назвал свое имя, которое Тайхман не расслышал, и протянул ему руку.

Тайхману хотелось вытереть запачканные в крови руки о штаны, но мужчина сказал:

— Не волнуйтесь, это моя кровь.

— О, — произнес Тайхман. Больше ничего ему на ум не приходило.

— Это была моя дочь, — пояснил мужчина. — Мой единственный ребенок, понимаете?

Только позже до Тайхмана дошло, что мужчина говорил о своей дочери в прошедшем времени. Пока он раздумывал, умрет женщина или нет, — а ему казалось, что она все-таки выживет, — рядом с ними остановился легковой автомобиль. Из него вышел человек в форме.

— Здесь что-то произошло? — спросил он.

Тайхман не ответил. Вопрос показался ему таким глупым, что он чуть было не вытер окровавленные пальцы о лицо военного.

— Здесь кровь, — произнес тот и нахмурился. — И много крови, правда?