– Позвольте вас пригласить, мисс Карпентер, – чинно произнес младший Хьюз, слегка поклонившись и протягивая руку.

– О… – Роуз растерянно оглянулась на меня. – Но тетя Мэри…

Очевидно было, что ей смертельно хочется танцевать. И, увы, танцевать с этим молодым нахалом. Даже если я на всю ночь прикую Роуз к своей юбке, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Дорогая, я без тебя не пропаду, – заверила я, слегка подтолкнув ее в спину. – Повеселись хорошенько.

– Спасибо, тетя! – просияла Роуз и убежала.

Я проводила парочку хмурым взглядом. Не лучший выбор для Роуз, хотя вряд ли она меня послушает. И вдруг заметила Чарльза Гилмора, который направлялся ко мне с таким видом, будто вознамерился пригласить на танец. Только этого не хватало!

Ускользнула я легко. Несколько шагов в сторону, и я скрылась за палаткой с импровизированным буфетом.

И невольно подслушала разговор.

– Родерик глаз с нее не сводит, – жаловалась леди ХХХ. – Посмотри, как бесстыдно она к нему льнет.

– Ты сама виновата. – Этот воркующий голос нельзя было не узнать. – Зачем ты ее пригласила?

– Тетя Присцилла настояла! – прошипела леди ХХХ.

– Странно, не находишь? Ладно компаньонка, но медсестра… Дорогая, тебе не следовало идти на поводу у тети.

– Не могла же я усадить за стол тринадцать человек! Не говоря уж о том, что леди и джентльменов должно быть поровну.

– Хелен, дорогая, – мелодично рассмеялась леди Бредфорд. – Не думала, что ты придерживаешься этих нелепых устаревших правил.

– Сибил, дорогая, – в тон ей ответила леди ХХХ, – не всем ведь наплевать на правила, как тебе.

Леди Бредфорд промолчала.

Так-так. Кажется, тут кроется какая-то тайна. Хотя что мне до нее?

– Я постараюсь отвлечь эту мисс Карпентер, – пообещала леди Бредфорд наконец.

– А я тем временем поговорю с моим мальчиком, – решительно заключила леди ХХХ.

И они разошлись в разные стороны…

Мой наблюдательный пункт оказался выше всяких похвал. Именно сюда леди ХХХ притащила отпрыска для вразумления. Или он сам решил промочить пересохшее горло? Хотя вряд ли. Молодой Хьюз шел с таким видом, будто делал матери величайшее одолжение, а она ему мягко выговаривала:

– Скажи, дорогой мой, о чем ты думал, когда порекомендовал эту… эту особу тете Присцилле?

– Мама, ну перестань! – отвечал он утомленно. – Мисс Карпентер опытная и компетентная медсестра.

– Только-только окончившая курсы? – возразила она язвительно. – Я навела о ней справки. Медсестра она без году неделя, ее даже сестрой Карпентер никто не называет! Дорогой, перестань морочить мне голову. Ты пригласил ее сюда, чтобы удобнее было крутить романы?

– Мама, что за выражения!

– Просто признай это.

– Ну хорошо. Эта девушка в моем вкусе, и у нас роман. Довольна? И будь добра, не порти нам вечер!

Он вырвался и ушел, а леди ХХХ еще долго, хмурясь, смотрела ему вслед…

Я привыкла рано вставать, так что проснулась в половине десятого. А легла ведь на рассвете! Повертелась с боку на бок, но больше не задремала. Пришлось вставать.

Спать хотелось неимоверно. Я умылась холодной водой – не очень-то мне это помогло – и посмотрела в зеркало на свое помятое лицо. А ведь еще десять лет назад я могла не смыкать глаз ночь напролет и при этом чувствовать себя свеженькой как огурчик! Старею…

Эта мысль моего настроения не улучшила, так что к завтраку («С десяти до двенадцати, мои дорогие!» – как вчера сообщила леди ХХХ) я спустилась безо всякого аппетита.

В столовой, к моей тайной досаде, обнаружились и другие ранние пташки.

– Доброе утро, леди… Хэлкетт-Хьюз.

Чуть не сболтнула «ХХХ». Это все недосып!

Манерно оттопырив мизинчик, она держала в руке крошечную чашку. Несмотря на ранний час, одета и причесана леди ХХХ была очень тщательно.

– Доброе, милочка, – кисло ответила она и отвернулась, возвращаясь к прерванной беседе с профессором Фаулером, на внешности которого бессонная ночь никак не сказалась.

– Доброе утро. – Профессор кивнул мне и принялся мягким баритоном рассказывать очередную байку.

Увы, я была не в том состоянии, чтобы оценить его тонкий юмор. Хотелось лечь и закрыть глаза. Быть может, кофе поправит дело?..

Опустошив вторую чашку, я проснулась достаточно, чтобы захотеть есть. К этому моменту профессор уже ушел, но народу в столовой прибавилось. Подтянулись викарий Миллер с сестрой и, к моему удивлению, леди Сибил. Никогда бы не подумала, что она ранняя пташка!

Поздоровавшись со всеми, я подошла к буфету, уставленному блюдами под серебряными крышками. Гости должны были сами себя обслуживать.

Леди ХХХ как раз вознамерилась перейти от пищи умственной – то есть познавательного разговора с профессором – к пище телесной и щедрой рукой накладывала всем овсянку на воде. Кашу можно было сдобрить на свой вкус сливками, маслом, вареньем, медом или ягодами.

Я попятилась, чтобы не попасть под раздачу, но карающая рука хозяйки дома меня настигла.

– Возьмите, милочка, – снизошла ко мне леди ХХХ, буквально впихивая мне тарелку.

– Спасибо, я лучше возьму яичницу с беконом.

Леди ХХХ отступать не привыкла.

– Ерунда! По утрам нет ничего лучше овсянки. Она зарядит вас бодростью на целый день.

По мне, так скорее агрессией. Спорить, впрочем, я не стала. Отошла в сторонку и спряталась за большой пальмой в кадке.

Леди ХХХ на этом не остановилась и одарила мерзкой кашей всех собравшихся. Повезло профессору, что успел сбежать!

Викарий с постным видом перекрестил тарелки и завел молитву. «Благослови, Господи, пищу сию…» И далее в этом роде. Все покорно внимали. Леди ХХХ и сестра викария прикрыли глаза и шевелили губами, беззвучно повторяя слова. Я отвернулась. Терпеть не могу показную набожность!

Даже приправленная молитвой, овсянка вкуснее не стала. Поковырявшись в ней для вида, я бродила по столовой с тарелкой в руке – как благоразумные леди весь вечер цедят один-единственный бокал шампанского.

На мое счастье, в комнату заглянул лакей.

– Простите, миледи, требуется ваше присутствие.

– Ну, что еще? – раздраженно спросила леди ХХХ и принужденно улыбнулась гостям. – Прошу прощения…

Она поставила свою тарелку на столик и вышла. Я же поймала за руку лакея и всучила ему свою овсянку, вполголоса потребовав:

– Унесите это!

– Да, мисс.

Лакей задрал нос и, держа тарелку на вытянутой руке, словно ночной горшок, отбыл.