Рамзес тоже не устоял перед этим волшебством; да, она была очаровательна и не имела себе равных. Она владела своим телом, как инструментом, из которого извлекала мелодии, с отрешенным видом, будто любуясь сама собой, без всякого стыда. Впервые Рамзес смотрел на женщину, испытывая горячее желание сжать ее в своих объятиях.

К концу представления он покинул ряды зрителей и устроился поодаль, на углу загона для ослов.

Красавица Исет играла, поддразнивая его; зная, что выйдет замуж за его старшего брата, она наносила ему жестокий удар, заставляя еще острее почувствовать грядущее изгнание. Он, который мечтал о великой судьбе, испытывал унижение за унижением. Ему надо было как-то выбраться из этого порочного круга и избавиться от демонов, которые преследовали его. Провинция? Да будет так! Он и там докажет, чего он стоит, неважно, как; в случае провала он присоединится к Сетау и будет противостоять самым опасным змеям.

— Вы чем-то озабочены?

Красавица Исет приблизилась совсем неслышно и заговорила с ним, улыбаясь.

— Нет, я задумался.

— Очень глубоко… Все гости ушли. Мои родители и слуги уже спят.

Рамзес не заметил, как прошло время; немного смутившись, он поднялся.

— Извините, я сейчас же ухожу.

— Вам уже говорили женщины, что вы красивы и притягательны?

С распущенными волосами, голой грудью и бешеным огнем в глазах она преградила ему путь.

— Разве вы не помолвлены с моим братом?

— Разве царский сын прислушивается к досужим сплетням? Я люблю, кого сама пожелаю, и я не люблю твоего брата; я хочу тебя, здесь и сейчас.

— Царский сын… Неужели меня еще считают таковым?

— Люби меня.

В одном порыве они развязали набедренные повязки друг друга.

— Я поклоняюсь красоте, Рамзес; а ты — само воплощение красоты.

Руки царевича стали ласкать юное тело, не давая ни капли инициативы женщине; он хотел отдать себя, ничего не беря взамен, передать любовнице огонь, завладевший всем его существом. Покоренная, она сразу ему поддалась. Обретая все большую уверенность, Рамзес постигал потаенные уголки, где скрывалось ее удовольствие, и, несмотря на азарт партнерши, медлил, нежно лаская ее.

Она была девственна, как и он; в нежности ночи они подарили себя друг другу, опьяняемые желанием, которое, не отпуская их, беспрестанно возвращалось с новой силой.

Неспящий проголодался.

Шершавым языком золотисто-желтый пес стал решительно лизать лицо своему хозяину, который слишком заспался. Рамзес внезапно проснулся, но все еще пребывал в своем сне, сжимая в объятиях податливое тело женщины с грудями крепкими, как сладкие яблоки, губами нежными, как сахарный тростник, ногами проворными, как плющ.

Сон… Нет, это был не сон! Она была наяву, настоящая, ее звали красавица Исет, она отдалась ему и открыла ему тайники настоящего удовольствия.

Неспящий, безразличный к воспоминаниям хозяина, несколько раз безнадежно гавкнул. Рамзес понял, наконец, что ждать больше нельзя, и отвел его в кухни дворца, где пса накормили. Когда миска была пуста, царевич повел его на прогулку к конюшням.

Здесь находились отличные лошади, за которыми постоянно и тщательно ухаживали. Неспящий сторонился этих четвероногих на длинных лапах, от которых порой не знаешь, чего ждать; весьма осторожно он семенил за своим хозяином.

Конюхи подтрунивали над новичком, который с большим трудом тащил корзину, наполненную лошадиным навозом. Один из них подставил страдальцу подножку, и тот растянулся: содержимое корзины вывалилось горой перед его носом.

— Собирай, — приказал палач лет пятидесяти, с широким лицом.

Несчастный обернулся, и Рамзес узнал его.

— Амени!

Царевич подскочил, оттолкнул конюха и поднял своего друга, дрожа всем телом.

— Почему ты здесь?

В замешательстве юноша пробормотал нечто неразборчивое. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Рамзеса.

— Послушай, ты… Ты кто такой, чтобы нам мешать?

Ударом локтя в грудь Рамзес отбросил любопытного, который свалился на землю. Взбешенный своим смешным положением, сжав губы в кривой гримасе, он крикнул своим приятелям:

— Мы вас научим, как надо себя вести, молокососы…

Золотисто-желтый пес рявкнул, оскалившись.

— Беги, — приказал Рамзес Амени.

Несчастный писец был не в состоянии двинуться с места.

Один против шести, Рамзес не имел никакой возможности увести отсюда Амени, и пока конюхи тоже были в этом уверены, у Рамзеса оставался крохотный шанс выбраться из этого осиного гнезда. Самый здоровый бросился на него, однако его кулак впился в пустоту, и, не успев понять, что с ним происходит, нападавший взлетел на воздух и тяжело рухнул на спину. Следующих двоих постигла та же участь.

Рамзес не пожалел, что был прилежным и внимательным учеником в школе борьбы; рассчитывая лишь на грубую силу и желая сразу одержать верх над противником, эти люди не умели сражаться. Неспящий, укусив за икры четвертого и ловко увернувшись, чтобы не получить пинок под пузо, участвовал в схватке. Амени стоял закрыв глаза, по лицу его текли слезы.

Конюхи скучились, не зная, что предпринять; только человек знатного рода мог знать такие приемы.

— Откуда ты?

— Не страшно вам, вшестером против одного?

Один из них, взбешенный, выхватил нож, ухмыляясь.

— У тебя смазливое личико, но несчастный случай может подпортить тебе фасад.

Рамзесу никогда еще не приходилось драться с вооруженным противником.

— Несчастный случай при свидетелях… И даже малый согласится с нами, чтобы спасти свою шкуру.

Царевич не спускал глаз с короткого лезвия ножа; конюх вызывающе кромсал воздух, чтобы испугать юношу. Рамзес не двигался с места, следя за нападавшим, метавшимся вокруг него; пес хотел было ринуться на защиту своего хозяина.

— Лежать, Неспящий!

— Да, тебе дорог этот жалкий пес… Он такой уродливый, что не должен был и появляться на свет.

— Одолей сперва того, кто сильнее тебя.

— Не слишком ли ты задаешься?

Лезвие скользнуло по щеке Рамзеса; ударом ноги по кулаку он попытался выбить нож у конюха, но лишь слегка коснулся его.

— А ты упрямый… Но что ты можешь, один?

Остальные тоже достали ножи.

Рамзес нисколько не испугался; внутри него поднималась сила, доселе ему незнакомая, гнев против несправедливости и подлости.

Прежде чем противники успели сплотиться, он толкнул двоих из них и опрокинул навзничь, ловко увернувшись от лезвий, ищущих расправы.