И она официально подтвердила свое удовлетворение в одном из посланий главнокомандующему, составленному от имени обоих царей: «Благодаря твоим действиям дикие варвары и давние враги святого креста и всего христианства безжалостно разгромлены, побеждены и навсегда изгнаны, они разрушили все свои непристойные жилища и сожгли все деревни и хутора Перекопа».

На самом деле татары вовсе и не собирались бежать, а преследовали отступающие русские армии. Степные всадники преследовали разбежавшиеся арьергарды. На месте были брошены повозки и пушки. Двадцать тысяч убитых и пятнадцать тысяч пленных – такова была цена этого разгрома. Но и на этот раз Софья отказывалась признать полное поражение. «Ты победишь, потому что я так хочу», – сказала она Василию Голицыну перед его отъездом. Она не могла отказаться от своего желания. И героев встречали триумфальные арки, залпы орудий и звон колоколов. Снова почести и награды посыпались на головы главнокомандующего, офицеров и солдат, которые ничего не понимали. Василий Голицын получил три тысячи рублей, золотой кубок, расшитый золотом кафтан, отделанный соболями, и густо населенные деревни. Вместе с этими подарками он узнал, что у Софьи теперь новый возлюбленный. За время его отсутствия царевна, которая отличалась неуемным темпераментом, отдала предпочтение Федору Шакловитому. Смещенный с поста любовника, Василий Голицын сохранил, однако, функции политического советника и главы посольского приказа. Народ его ненавидел, но ему не было до этого дела. Некоторые обвиняли Софью в том, что она была распутной девкой, что у нее были дети от разных фаворитов, что она одурачивала народ, говоря о победах, в то время как русская армия была разгромлена, и что Василий Голицын был подкуплен татарами. Вскоре Василий Голицын стал виновником еще одного поражения, на этот раз на дипломатическом поприще, подписав с Китаем Нертчинский договор, по которому Россия уступала соседней державе оба берега Амура. Таким образом эта сибирская река с прекрасной навигацией, которой Россия пользовалась в течение уже более тридцати лет, переходила Китаю и формировала новую границу между двумя странами. Немногие в Кремле понимали стратегическую важность подобного отказа. Во всяком случае Софья, будучи в курсе переговоров, едва об этом заботилась. Вкусив наслаждение властью, она все больше и больше заботилась о том, чтобы навсегда ее сохранить за собой. Даже сосланный с матерью в село Преображенское, Петр представлял для нее угрозу. Однажды наступит тот день, когда он станет совершеннолетним и заявит о своих правах на престол. Она будет отстранена, и ей останется только довольствоваться обычным женским уделом. Терем или монастырь… Она никогда не смирится с потерей всех прав после такого могущества. Рожденная для власти, для государственной службы и для любви, она решительно будет защищать эти возможности и, если потребуется, даже прольет кровь. Иван, слабоумный дурачок, не будет препятствием. Но Петр? Каким образом навсегда убрать его с политической арены? Она могла бы незаметно его убить. Ее новый любовник Федор Шакловитый советовал ей это сделать. Но она колебалась. Смутные сомнения боролись в ее сознании с амбициозным желанием править в одиночку всей Россией. Петр был для нее сводным братом, полуребенком-полуцарем… Шли дни, но эта женщина, на счету которой уже было много отрубленных голов, так и не решалась отдать фатальный приказ.

Петр с матерью, изгнанные из Кремля регентшей, обосновались в скромном домике в селе Преображенском, недалеко от Москвы. «Это жилище, – напишет чуть позже Бергхольц, – напоминало дом норвежских пасторов. Я не дал бы и ста монет, чтобы быть в него приглашенным». Из окон ветхого домика, стоящего на высоком холме, открывались поля с ячменем и овсом, луга с высокими травами, густые перелески, купола церквей, чернеющие избы и блестящий изгиб Москвы-реки. Дворец с его интригами был далеко отсюда. Жили изгнанники очень просто, царевна Софья была скупа, и денег, которые она им посылала, едва хватало, чтобы как-то сводить концы с концами. Безропотная Наталья Кирилловна обращалась иногда за помощью, тайком, к архимандриту из Троице-Сергиевой лавры. Немногие придворные, окружавшие молодую женщину, все ходили со скорбными лицами. В темных комнатах с низкими потолками бесконечно пережевывались сплетни о регентше и ее плохих советчиках, сожалели о злом роке, молили Господа восстановить справедливость к Его истинным слугам. В самой гуще этой атмосферы сожалений, нытья и набожности Петр задыхался. Он искал развлечений в играх и учении.

Его обучение на самом деле не было систематическим. В юном возрасте его воспитателем был шотландец Менезиус, затем обучать царя грамоте поручили дьяку Никите Зотову. Узнав о своем назначении, Никита Зотов разразился рыданиями и объявил, что не достоин обучать «такое сокровище». Пьяница и лентяй от природы, он стал пить еще больше, чтобы набраться храбрости для воспитания столь высокопоставленного ученика. Кое-как Зотов научил Петра читать Библию, писать, не задумываясь об орфографии, и петь псалмы. По сохранившимся тетрадям Петра видно, что он выводил буквы нелегко, слова писал слитно, как слышал, не соблюдая правил, но, видно, делал это охотно. Чтобы дать ученику отдохнуть от трудов, Никита Зотов наполнял до краев стакан водки, рассказывал ему о войнах, которые вел отец царя, о победах, восхищаясь мужеством русской армии. Эти рассказы волновали мальчика не меньше, чем рассказчика водка. Он мечтал когда-нибудь тоже прославиться в боях. Среди его первых игрушек, сохранившихся в Оружейной палате, – знамена, барабаны, ножи, топорики и маленькие пушечки. Вместе со сверстниками, боярскими сыновьями и слугами, он играл в войну: палил из пушки деревянными ядрами по стенам монастыря и брал штурмом маленькую крепость, которую построил с товарищами на островке реки Яузы.

В 1687 году князь Яков Долгорукий, возвращаясь с дипломатической миссией из Парижа, привез Петру по его просьбе астролябию – инструмент, «с помощью которого можно было измерять расстояния, не сходя с места». Восхищенный астролябией ребенок был страшно разочарован, что не умеет пользоваться инструментом. Все закончилось тем, что ему нашли молодого голландца по имени Тиммерман, который умел обращаться с этим предметом. Наталья Кирилловна наняла голландца, чтобы он вместе с Никитой Зотовым обучал мальчика наукам. Это новый учитель учил Петра, впрочем тоже бессистемно, элементарным математическим понятиям, геометрии, артиллерийской науке и строительству укреплений. Безусловно, знания, которые приобрел Петр, были разрозненными и неглубокими. Но его жажду знаний утолить было невозможно. Его тянуло знать все во всех областях. Позднее он освоит на практике четырнадцать специальностей. А пока его желание обладать астролябией было одним из проявлений его неугомонного характера. Найдя в сарае все с тем же Тиммерманом английский полусгнивший ботик, принадлежавший его дяде Никите Романову, Петр решает восстановить его под руководством голландского плотника Карстен-Брандта.

Старый дощатый каркас был кое-как починен, оснащен мачтой, парусом, рулевым колесом и с большими почестями спущен на реку Яузу. Затем, чтобы лучше маневрировать на нем, ботик перевезли на широкое Плещеево озеро. Этот кораблик стал «предком русского флота». На его борту Петр учился у Карстен-Брандта навигационной науке. С первых уроков он заразился любовью к воде. Привыкший к твердой почве под ногами, царь испытывал несказанное счастье, скользя по воде. Ловкое маневрирование судна, легкое поигрывание ветра, который дул куда хотел, паруса, подхватывавшие на лету эту игру ветра, поскрипывание корпуса, плеск волн, легкость скольжения по водной глади и этот пресный текучий запах, который окутывал судно, – все это заставляло Петра терять голову и влекло к новым, еще более широким просторам, к бесконечным горизонтам, к морю, которого он никогда не видел. Под руководством Карстен-Брандта Петр сконструировал два маленьких фрегата и три маленькие яхты. Будучи еще почти ребенком, он мечтал о большом морском флоте для страны, которая пока обладала одним лишь портом – Архангельском, затерянным в ледяных туманах Белого моря. Может быть, кровь варяжских предков тянула его к морским приключениям?