— Ваш повар — блеск.

— Это точно. Ну вы и накурили.

Курил я не долго, но она была беременная — в этом все дело. Я быстренько потушил окурок и открыл форточку.

— Извини.

— Ничего. Я же сама дала спички.

— Сейчас все выйдет. Может окно отпереть.

— Не надо. Будет сквозняк. Я не плотно закрыла дверь.

— Я не хотел.

— Ничего, уже лучше. Я не привыкла к сигаретному дыму, а вам без него плохо, я понимаю.

— Могу и потерпеть. А можно тебя попросить?

— О чем?

— Говори мне «ты». А то непривычно.

— …Ладно. «Ты», — Настя засмеялась. — Я привыкну… Вы… ты спрашивал про коммуну. Я живая ее летопись или свидетель — как больше нравится?

— Ну, свидетель — уж слишком. Рассказывай.

— Мой папа был геолог и попал в завал в шурфе. Стал инвалидом. А мама ушла от нас. Папа нашел себе работу сторожем, познакомился еще с такими же людьми, как он.

— Инвалидами?

— Нет. Просто с теми, кто потерял или не мог найти работу по душе. Например, с поэтом, которого не печатали, с художником, картины которого не покупали.

— А Андрей?

— Он врач-нарколог. Он помог мне поступить в медицинский колледж. У него был смертный случай в больнице из-за передозировки. Его отстранили, и он запил. Потом познакомился с папой, и они решили организовать коммуну. То есть коммуна здесь уже была в конце восьмидесятых, но потом распалась. Когда мы приехали сюда, дома в основном пустовали, тут только жили трое стариков. Вы их видели за столом. Они бывшие артисты, пили, играть уже не могли, а здесь занимались заготовкой ягод и грибов, сдавали, получали деньги, запасались продуктами. А мы, когда появились, стали сажать овощи, даже пшеницу и овес, завели кур, коров. Я вот закончила колледж.

— А отец?

— Папа умер. Сердце. После аварии он принял много обезболивающего, а это разрушает сердце. Я тогда сдавала сессию. Приехала домой и увидела могилу.

— Давно?

— Два года назад.

Я дотронулся до ее вздрогнувшей руки.

— Так мы и живем.

— А новички?

— По-разному. К нам же попадают и алкоголики, и наркоманы. Андрей бог в этой области. Совсем опустившихся он держит в изоляции, пока они не выздоровеют.

— А. Я, лично, не наркоман и выпиваю только по праздникам.

— Ну и хорошо. Вы хотите остаться?

— Не знаю. А могут не принять?

— Теперь я не знаю. Все решает Андрей.

— Апостол?

— Эти журналисты просто трепачи.

— А тот рыжий?

— А. Петр Васильев. Он комбайнер. Жена бросила его, он спился. Случайно нашел нас и остался. Про кого еще рассказать?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Там есть еще два Якова, Иван и Варфоломей.

— Кто это? У нас есть только Иван Бережков, Ванечка, ему 7 лет. А остальных я не знаю.

— Я тоже.

— Вы шутите?

— Наверное. А какие у вас есть машины?

— Только старый микроавтобус «Рафик». Мы на нем привозим продукты и возим на продажу излишки картошки. А почему вы спросили про машины?

— Опять «вы»?

— Простите.

Настя смешалась и рассмеялась.

— Ого, молодежь, у вас весело.

Мы подняли головы. Андрей стоял на пороге и прикрывал за собой дверь.

— Вот что, Серега, пойдем со мной, потолкуем за жизнь.

Я с готовностью поднялся. Настя — тоже.

— А у тебя, Настенька, как дела? Как ходишь?

— Хорошо.

— Вот и хорошо. Ты береги себя, скоро наше пополнение рожать будешь. Идем, Серега, тебе повезло с доктором.

Я вышел за Андреем из комнаты. Мы не стали никуда заходить, а сели на завалинку соседнего дома.

— Ты, парень, не курил бы, и так у тебя легкое задето. В первые дни ты кровью кашлял.

Я с готовностью кивал.

Андрей не спешил продолжать. Я тоже молчал. Наконец он кашлянул в раздумье.

— Ты, вообще, как на жизнь смотришь? У нас останешься?

— Я вам много должен?

— Ты о чем?

— Ну, плата за лечение. За место. Еда там…

— Ты что, парень. У нас же коммуна.

— Да как-то непривычно. Не то время.

— Неважно. Мы здесь живем по другим законам, — Андрей встал. — Ты подумай. Если останешься, рады будем принять тебя жильцом нашей общины.

— Я думал, у вас — братья.

— Какие братья? — он обернулся.

— Как в монастыре.

— В сущности: все люди братья, а мы жильцы нашего общего дома. Да, кстати, ты женат?

— Да нет. Живу с матерью.

— Позвонить ей не хочешь?

— Не к спеху.

— А где твой телефон? Когда мы тебя нашли, при тебе его не было.

— Я потерял его дня за два. По пьяни.

— Ладно. Отдыхай, поправляйся. Все это наживное, главное — ты живой.

— Точно.

Он ушел, а я остался сидеть на завалинке и размышлять о жизни, как сказал бы Андрей. И тут я увидел Светку Головину. Она в том же свитере, что и на фотографии и голубых джинсах, шла прямо ко мне со стороны леса. Шла упруго, той слегка дерганной походкой, как модно теперь у молодых. Кроссовки ее были в грязи, а в руках она несла небольшое пластмассовое ведро. Позади нее раздались голоса и еще трое молодых людей появились из леса: два парня и девушка, все с такими же ведрами.

— Светка, — закричал я, вставая. И тут запели петухи. Сразу в несколько голосов и орали они наперебой, так что совсем заглушили меня. — Светка!

Наконец она услышала и замерла от неожиданности.

— Иди сюда.

Она неуверенно оглянулась на своих. Потом повернула ко мне и пошла быстрее.

— Здравствуйте, — сказала она, удивленно рассматривая меня. — Откуда вы меня знаете?

Ну вот. Именно из-за этой пигалицы попал в такую передрягу, а она спрашивает, откуда я ее знаю.

Девушка сначала взяла ведро двумя руками, потом поставила между ног. Оно было полно каких-то сучков, камней и листьев.

— Я же Сергей Поливанов, ты не помнишь меня?

— Нет. Мы познакомились в баре?

Вот она, современная молодежь. Знакомится только в барах.

— Я служил с твоим братом.

— Ой!