– Аллочка! Ты у меня гений сыска! Я знаю, куда мы теперь пойдем!

– В мужскую баню? – с тихой надеждой спросила Аллочка сестру, но Гутиэра уже неслась во всю прыть к остановке.

– К Ляле! К Горшковой! – кричала она на ходу. – Лялька – первая невеста Псова. Вполне может быть, что ей он успел больше о себе поведать, чем тебе!

Фома Леонидович с самого утра принимал своих пациентов и даже сбегал к главному, подписал заявление на отпуск. Какая радость! С завтрашнего дня он может смело не выходить в клинику! Отпуск!..

За дверью кабинета было тихо, прием уже закончился, и можно было с чистой совестью ехать домой. Хотя нет, не домой, а по адресочку, по которому проживал Псов. Фома набросил пальто, собрал кое-какие вещички, чтобы не потерялись за время отпуска, и выпорхнул за дверь.

Возле кабинета скромненько сидела девушка.

Фома помнил ее, это была его пациентка, у нее что-то там с ногой. Ну так он же сказал, что больше приходить не стоит!

– Фома Леонидович… – еле слышно прошептала пациентка, опустив глаза и хлопая себя по щекам длинными ресницами, – я к вам.

– И совершенно напрасно. Я же объяснял вам, что никаких проблем нет, обыкновенный ушиб, – топтался возле нее Фома. – Идите домой, если будут жалобы, приходите в четверг, в четырнадцать тридцать, к хирургу Зверевой.

– Вы что – смеетесь надо мной? Чтобы я к врачу с такой фамилией больную ногу понесла! – возмутилась болезная.

– У вас не больная нога, – уже настойчиво повторил Фома и стал продвигаться к выходу. – У вас уже все в норме.

Девушка вскинула на врача полные слез глаза и трясущимися губами проблеяла:

– Как… как вы можете? Вы даже меня… не осмотрели…

Фома воздел глаза к небу, но просто выгнать пациентку он никак не мог.

– Хорошо, заходите, – достал он ключ от двери.

Людочка, медсестра, уже убежала, а замок защелкивался сам, и, чтобы его открыть, надо было немало потрудиться. И все это отнимало время, а потому злило. Фома вертел ключ, но он упорно проворачивался в замке и открывать кабинет не собирался.

– Давайте, я попробую, – мило проговорила глазастая пациентка и, шустро вскочив, приникла плечиком к плечу врача. Фома невольно обратил внимание на то, что капризная нога совершенно безболезненно на это отреагировала. Дамочка вовсю налегала на «больную» конечность и даже не вспоминала, что по сценарию надо было морщиться от боли. Наконец дверь сжалилась и распахнулась.

– Ну что там у вас? – устало спросил Фома, подходя к столу.

На столе нахально блестели ключи от машины. Так и есть, он опять их забыл! Вот, хорош бы он был – явился на стоянку и стопроцентно считал бы, что ключи потерял. Фома усмехнулся, развернулся к пациентке и обалдел.

Больная сидела в совершенном стиле ню, и из одежды на ней были только бинты где-то на щиколотке…

– Вы у нас кто? Кажется… Серова? – попытался сохранить спокойствие Фома.

– Да-а, я Ирина Серова-а-а, – мурлыкала бесстыдница, по-кошачьи выгибая спину.

– Ага… Вот что, Ирина, сбегайте за карточкой в регистратуру. У меня ее уже нет, – равнодушно проговорил Фома Леонидович и уткнулся в толстенный журнал.

– К-как… как то есть в регистратуру? Это вы что, издеваетесь, да? А нога? У меня страшно болит нога!

– Не верю. Она у вас прекрасно себя чувствовала, когда вы дверь терзали. Так что, если угодно, могу осмотреть, но мне нужна карточка. Вы же не собираетесь меня за ней посылать.

Не известно, куда бы послала Серова противного хирурга, но тут в кабинет заглянул главврач. Он, в общем-то, не хотел заходить, ему надо было лишь убедиться, что Неверов благополучно отбыл в отпуск. Однако, увидев обнаженную натуру, он просто счел своим долгом присутствовать на приеме.

– Игорь Иванович! Как вы вовремя! – вскочил Фома. – Вот тут девушка жалуется на боли в опорно-двигательном аппарате, посмотрите, пожалуйста, а мне пора.

– В каком, вы говорите, аппарате боли? – мигом озадачился главврач и уже не видел, как радостный Фома выскочил за дверь.

Варвара сидела в своем офисе, уставившись в прайс, и ее мысли витали далеко от работы. Опять прибегала эта чертова Ленка Сорокина! Она специально таскается к Варе на работу, чтобы сообщать ей всякие гадости.

– Варенька, солнышко, мне тебя так жалко, – запричитала она, появляясь в стеклянных дверях.

Молодой сотрудник Миша Коньков, который ковырялся в компьютере, испуганно глянул на Варвару и тихонько вышел, оставив их с подругой наедине.

– Варюша, тебе надо это пережить, – решительно хлопнула по столу ладошкой Ленка. – У тебя муж – мерзавец!

– Леночка, ты мне скажи, как ты ко мне прокрадываешься, а? – безжизненно спросила Варя. – У нас один раз директор пропуск забыл, так его четыре часа мытарили. Ты-то как проходишь?

– Сейчас речь не обо мне! Надо тебе разводиться!

– Лен…

– Никаких Лен! Ты знаешь, где твой муженек сейчас? К нему Серова поехала! Она мне, слышь, чего сказала? Я, говорит, этого Неверова сегодня голыми фактами брать буду. А факты у нашей Серовой, сама знаешь…

Варя дала себе слово совсем не слушать Ленку. Ну мало ли что она болтает. Видно, у самой судьба не сложилась…

– Ленка, а ты сама-то замужем?

– Когда мне?! – обиделась Ленка. – Ты же видишь, я постоянно чужие семьи сохраняю, а уж о себе позаботиться все времени нет. Но речь не обо мне! Я тебе так скажу – гони ты своего кобеля…

Варвара поставила перед Ленкой чашку с чаем. Кофе не предложила из вредности, все знали, что Ленка просто обожает кофе и, пока не выдует чашек семь черного напитка, выпроводить ее никакой возможности нет.

– Вот что, у меня мать – замечательная сваха. Хочешь, она тебе жениха найдет? Нормального, богатого, какого тебе там еще надо? С квартирой даже, если повезет.

У Ленки Сорокиной алчно сверкнули глаза.

– И чего? Правда богатого может?

– А почему нет? Правда, это может случиться не в один день, ну да тебе торопиться некуда.

– Вот бы здорово… Слушай, давай, я к ней сама приду, а? Когда она меня примет?

– У тебя телефон есть? Вот я сегодня с ней переговорю и позвоню тебе сама, идет?

У Сорокиной сперло дыхание.

– Идет. Здорово, Варька! А я тебе, в услугу, все до словечка перескажу, о чем твой кобелина с Иркой Серовой трепался, точно? А хочешь, так и сфотографировать могу!

– Лена, я тебе позвоню. Иди, а то ты мне мешаешь. А фотографировать никого не надо.

Варе с огромным трудом удалось отделаться от «доброжелательницы», и теперь она сидела, пялилась в бумажку и уже в сотый раз пробегала глазами по написанному.