Пока я рассматривала красавца англичанина, его жена рассматривала меня. Спустя мгновение она с диким криком: «Янушкевич, душа моя, ты ли это?» – бросилась мне на шею.

Так бросалась мне на шею только Кораблева, одноклассница, некогда лучшая подруга, потерявшаяся еще в первые годы нашего с Петровым супружества.

Это часто происходит с выпускниками языковых спецшкол. Через десять лет после окончания остались на родине лишь пятнадцать процентов моих одноклассников.

Таким образом, я растеряла почти всех подруг, эмигрировавших после высших учебных заведений. И теперь не знала, радоваться или огорчаться встрече с Кораблевой: как она воспримет мое нынешнее занятие? В школьные и студенческие годы она была снобкой и задавакой. Впрочем, я сама была такой же, если не хуже.

Добряк Сергей Сергеевич меня не продал и никак не прокомментировал мое присутствие в его доме. Поэтому времени на обдумывание ситуации у меня оставалось достаточно.

Поняв это, я тоже расцеловала Кораблеву.

– Познакомься, – сказала Кораблева, согласно этикету представляя мужчину женщине и вошедшего тому, кто уже находился в помещении, – это мой муж Джеймс Гордон Шеридан, вице-консул Великобритании в Санкт-Петербурге.

Я протянула руку для пожатия. Рука Джеймса была теплой и крепкой. И я без зависти порадовалась за Кораблеву. Жаль, что я не смогла бы полюбить такого. Мужчина должен быть хоть немного опасным, только тогда он вызывает у меня интерес. Муж Кораблевой был опасен как постельная грелка.

И это было прекрасно. Не хватало еще запасть на мужа лучшей подруги, которая внезапно нашлась после нескольких лет горькой разлуки.

К сожалению, на светскую беседу не нашлось времени ни у меня, ни у Шериданов, ни у Сергея Сергеевича.

С Кораблевой мы договорились встретиться попозже вечером.

Японский ресторанчик, который выбрала Кораблева, не блистал ни интерьером, ни качеством обслуживания. Я решила, что Кораблева дома недавно и еще не знает правильных мест.

Однако, когда принесли исключительно вкусную еду, я поняла, что это я не знаю правильных мест, а она знает.

– Ты по-прежнему считаешь самым сексуальным мужчиной тореадора из «Кармен» Бизе, а лучшей песней разбитого сердца «Смейся, паяц» в исполнении Пласидо Доминго? И Паваротти тебе по-прежнему не нравится, потому что он вульгарный крашеный крестьянин, хоть и с безупречным голосовым аппаратом?

Я рассмеялась.

– Да. А ты, я вижу, больше не увлекаешься грязными мальчиками-панками. Помню, один из них съел собачью какашку и запил стаканом собственной мочи. Ты была в восторге. Боюсь, твоему Джеймсу Гордону такой подвиг не по плечу.

* * *

Мы с Кораблевой потерялись, когда я была замужем за Петровым. Потому, собственно, и потерялись. Петров утверждал, что мои подруги умственно отсталые. А Кораблева просто не могла его видеть и избегала.

Тогда, когда нам всем было по девятнадцать, мы думали, что можно расстаться с лучшим другом и через месяц завести себе нового лучшего друга. Но оказалось, что так не бывает.

– Как Петров?

– Мы развелись пять лет назад.

– Этого и следовало ожидать. Ужиться с таким тираном не смогли бы ни ты, ни я.

– А при чем здесь ты? С какой стати тебе пришлось бы с ним уживаться?

– Ну, теперь дело прошлое, я очень-очень тебе завидовала и ревновала. Ты бросила меня, но в то же время была такая счастливая, вы были такой прекрасной любящей парой. Я думала, если тебе с ним так хорошо, то и мне будет хорошо. Я звонила ему, назначала свидания, но он посылал меня. Именно поэтому наше общение увяло.

– Он никогда мне ничего не говорил, кроме того, что мои подруги – дуры.

– Ты сердишься?

– Ты знаешь, еще вчера рассердилась бы. А сегодня уже нет.

И я рассказала Кораблевой все, что произошло в моей семейной жизни в последние годы и дни.

– И все эти годы ты не можешь найти себе парня?

– Не могу.

– А знаешь почему?

– Не знаю.

– А потому что после американца ты не доверяешь мужчинам, имеющим хоть какой-то лоск и глянец. Тебе кажется, что именно этот глянец и является причиной твоей неудачи. Но в то же время ты только такого мужчину и выделяешь из толпы. Как бы ты ни старалась, ты не сможешь увлечься потным мужиком со стройки или из авторемонта, каким бы красавцем он ни был. Он слишком плохо пахнет, говорит матом через слово и не вынес бы и трех тактов из оперы «Паяцы». Это было бы против твоей природы. А с природой спорить бессмысленно. – Она помолчала. – С интеллигентным, но бедным мужиком ты тоже жить не станешь, потому что сама небось зарабатываешь прилично и нянчиться с таким у тебя не хватит ни времени, ни сил, ни терпения. Поэтому ты оказалась в тупике. Тебе придется как-то переломиться и снова начать доверять хорошо одетым мужчинам. Иначе навсегда останешься одна. Проанализируй свою ситуацию, выход должен быть. Хочешь, угадаю? У тебя наверняка есть на примете какой-нибудь щеголь. Так просто ты бы Петрова не отпустила. Но ты считаешь его подонком или еще кем-нибудь и стараешься держаться от него на расстоянии.

Я надолго задумалась. Рассказывать Кораблевой про «поляка» почему-то пока не хотелось.

– Работаешь кем? Я представляла тебя по меньшей мере редактором питерского Elle.

– Что-то вроде того.

И я рассказала ей без утайки о своей работе – в благодарность за откровенность о Петрове.

– Ну Петров и сволочь.

У меня отвалилась челюсть.

– При чем тут Петров?

– Это он внушил тебе галиматью про проституцию и Божий дар. Бог дает человеку способности, чтобы он мог зарабатывать хлеб насущный для себя. А если способностей много, то еще и для того, чтобы создавать рабочие места, то есть места для зарабатывания хлеба насущного для других, менее способных или более слабых людей. Ты представляешь себе, сколько пользы могла принести за эти годы? Может быть, благодаря твоему талантливому перу жизнь людей в этой стране была бы лучше. А ты в это время предпочла талантливо драить богачам толчки. Янушкевич, ты ли это?

– Сука ты, Кораблева, сукой была, сукой и осталась. – Я зарыдала и обняла ее. – Однако откуда у тебя этот патриотический пафос? Раньше пафос у тебя был диссидентский.

– Вытри слезы и прекрати этот Public Displace of Affection[1]. Патриотизмом я заразилась от мужа.

– Британским?

– Патриотизм, как это ни парадоксально, не имеет национальности. Он просто является элементом позитивного мышления. Есть три варианта отношения к действительности: или ты желаешь добра всему миру и в особенности своей стране, или тебе на все пофиг, или ты всех ненавидишь. В первом случае ты – патриот. В других – сволочь. Я демшизы за границей изрядно повидала. Бесплодные люди, ненавидят и свою страну, и страну, которая их приютила, любую власть, любое начальство… А на самом деле ненавидят самих себя, свою ущербность и неспособность к любому мало-мальски созидательному труду.