коммуникации - это одновременно и прояснение, и искажение нашей оценки войны. С одной стороны, интернет предоставляет больше информации о войне, чем мы когда-либо знали. С другой стороны, даже несмотря на то, что новые технологии обеспечивают связь, современный опыт настолько перенасыщен данными, что разобраться во всем этом практически невозможно (Weinberger 2011).

Слишком большой объем информации - явление не новое. Всегда существовал ряд социальных фильтров, позволяющих справиться с этой проблемой. Они представлены в виде личных сетей, которые помогают определить, что становится известным, а что игнорируется. Однако в онлайн-среде фильтры, отсеивающие нужную информацию от нежелательной, работают через меню и галочки. Они запускают алгоритмы, которые фильтруют информацию вперед, выводя желаемые результаты на передний план онлайн-поиска, в то время как другие точки данных остаются доступными, но уходят на задний план (Weinberger 2011).

Дело не только в том, что подключенные устройства, такие как смартфон, выступают в роли гиперподключенных цифровых трекеров. Дело скорее в том, что они создают архив прошлой активности, который является постоянно доступным ресурсом для государств и компаний, владеющих и управляющих современными цифровыми инфраструктурами и сетями. То, что их можно мобилизовать в один момент, было наглядно продемонстрировано во время глобальной пандемии COVID-19. Данные со смартфонов использовались для создания и обработки баз данных, часто во имя "самодиагностики" или мониторинга перемещений известных пациентов, чтобы помочь контролировать распространение вируса. Например, как объясняет специалист по кибербезопасности Зак Доффман:

Наши телефоны - это фронт-энд для абсолютного богатства данных, которые можно собирать и добывать. Ваш телефон знает, куда вы ходите, да, но он также знает, кого вы знаете, с кем разговариваете и как часто. Если я добавлю данные о местонахождении телефона к информации о том, кого вы знаете, и посмотрю, где эти люди могут находиться, я создам набор данных, который обеспечит карту вероятных контактов. А вероятный контакт означает возможное заражение. И я могу пойти гораздо дальше, создавая и манипулируя этим набором данных, используя только метаданные.

В Китае, например, средства массового наблюдения использовались как для подавления гнева по поводу того, как правительство справилось с кризисом COVID-19, так и для обеспечения соблюдения карантинных мер. Однако именно последнее, сдерживание вспышки заболевания, дает повод для ускорения массового сбора персональных данных, как части захвата данных для отслеживания людей, что легко может стать нормой после окончания кризиса. В Израиле технологии, обычно используемые для борьбы с терроризмом и отслеживающие граждан с помощью геолокации их мобильных телефонов, применяются для обеспечения карантина, чтобы проверять передвижения зараженных и тех, кто находится поблизости от них. Тем временем Центры по контролю и профилактике заболеваний США (CDC) обратились к данным, предоставляемым индустрией мобильной рекламы через такие приложения, как карты и погодные сервисы, чтобы проанализировать перемещения населения в разгар пандемии. В то время как в Великобритании для анализа тенденций изменения местоположения в целях борьбы с кризисом используются анонимизированные и агрегированные данные, в США ЦКЗ получил данные, которые псевдонимизированы, но не агрегированы. Как объясняет специалист по изучению данных доктор Ив-Александр де Монтжуа:

Исходные данные псевдонимизированы, однако повторно идентифицировать человека довольно просто. Зная, где человек находился, можно в 95 % случаев повторно идентифицировать его, используя данные мобильного телефона. Таким образом, возникает проблема конфиденциальности: вам нужно обрабатывать псевдонимизированные данные, но псевдонимизированные данные могут быть повторно идентифицированы.

Таким образом, цифровой архив стал эпицентром Радикальной войны, местом, где индивиды оказываются втянутыми в мириады потенциально неограниченных манипуляций с данными. Ключевым измерением этой "неограниченной" уязвимости является само время, поскольку именно потенциал смыслового воздействия на данные придает войне радикальную неопределенность. Поражает легкость, с которой миллионы людей из разных стран мира оказались под наблюдением с помощью смартфонов во имя соблюдения карантинных правил или понимания распространения COVID-19. Это показывает, как партисипативное наблюдение укореняется в набирающей силу информатизации обыденности: чем привычнее становится использование смартфонов, тем меньше люди воспринимают угрозы, исходящие от цифровой жизни. Однако данные, собираемые и собираемые в ходе совместного наблюдения, потенциально имеют неограниченное будущее применение для идентификации и преследования людей. Это способствует накоплению рисков и тревог, порождаемых радикальной войной.

Война не является исключением. MIOT подключает обычные устройства на поле боя к сети, передающей данные о боевом пространстве и через него, чтобы помочь бойцам получить информацию об обстановке. Эти боевые устройства изменяют характер и масштабы поля боя, объединяясь с гражданскими "умными" устройствами, чтобы изменить наши представления о войне, ее знании и понимании. Таким образом, у вооруженных сил появляется больше возможностей для атаки. В то же время процесс датафикации меняет место и власть элитных акторов (военных, правительств, новостных СМИ) и их отношения с участниками, аудиторией, жертвами и преступниками. Информатизация уже оказала влияние на то, как ведутся и переживаются войны. По мере того как наш анализ будет уводить нас все дальше от неопределенности кинетического поля боя, мы покажем, как эти быстро меняющиеся и повседневные цифровые культуры воспроизводят неопределенность в наших представлениях об архивах, истории, памяти, военно-гражданских отношениях и ведении войны.

 

Внимание

В результате взрыва данных знания людей о современном поле боя фрагментировались таким образом, что их не могут фильтровать только вооруженные силы. Солдаты используют смарт-устройства, подключенные к гражданским сетям сотовой связи, чтобы отправлять сообщения домой через социальные сети и при этом раскрывать, где они находятся. Гражданские лица, оказавшиеся между фронтами боевых действий, непреднамеренно подключаются к сетям wi-fi, принадлежащим деспотическим режимам, и предоставляют данные и сведения, которые могут быть использованы для целеуказания. Это имеет последствия для понимания производства, достоверности и права собственности на данные, но эти вопросы редко становятся частью анализа того, как понять смысл современной войны. В этом отношении война приобрела радикальный характер. Она не подвластна коллективному сознанию. Поток информации, который сегодня доступен в Интернете, ставит под сомнение возможность достижения какого-либо консенсуса относительно ведения, последствий и возможных способов предотвращения войны. Таким образом, наш аргумент противоречит идее о том, что больше информации означает лучшую демократию и принятие решений.

Сложность осмысления нового порядка социальных отношений, созданного партисипативным наблюдением, заключается в том, что изображения войны и насилия не имеют четко различимой или линейной структуры. Истории возникают асинхронно в наших онлайн-мирах и перекрестно оплодотворяются; из этого нового контекста могут быть построены новые смыслы. В этом отношении насыщенность и связность данных и информации ломает и переосмысливает опыт таким образом, что только искажает представления о том, что, когда, почему и кто воюет. Последствия этого для оправдания, объяснения войны и использования военной силы еще только начинают проявляться. Конечно, это не совсем новое явление. Взгляды людей на войну разделились на несколько реальностей уже в первые