Когда новым взмахом руки жрец позволил прихожанам подняться, Гольяс буркнул что-то нечленораздельное и отчаянно взглянул на Куову.

– Да, – ответил он напряжённым голосом. – И из всех, кого я заставал здесь, этот самый жадный и чванливый… Боюсь, Калех, он к тебе не прислушается.

***

– Добрые люди, приветствую вас! – объявил жрец самым благожелательным голосом из всех, что Куова слышал за последние недели. – Приветствую вас в скромном храме Спасителя!

Он обвёл прихожан полным снисхождения взглядом. На один миг задержался на Куове, но даже не переменился в лице.

– Наша жизнь тяжела! – провозгласил наконец он. – Но это не повод сетовать на судьбу! Спаситель завещал нам, что нет воли высшей, чем воля Богини! Нет человека праведнее, нежели тот, кто склонится пред волей сверху! Мы же стенаем, когда думаем, что нас никто не слышит, клянём несправедливость мира. Мы жалуемся вместо того, чтобы прислушиваться. Разве не понимаете вы, что этот путь ведёт в никуда?

– Мы понимаем, – вполголоса проговорила какая-то женщина и несколько человек повторили за ней.

Жрец горько улыбнулся. На Куову столь грубая неискренность не произвела впечатления.

– Вы понимаете! – Он выбрасывал слова нарочито театрально, будто выступал на сцене. – Но вы понимаете сердцем, или только ушами?

Он выпростал правую руку из-под пышного рукава рясы и воздел к потолку толстый указательный палец. С задних рядов ещё доносились шёпотки, но жрец удовлетворился тем, что голоса спереди смолкли. Несколько секунд прошли в молчании. Затем неуклюже растопыренные пальцы жреца начертили в воздухе священный символ колеса.

– Скажите мне, люди, – спросил он, довольный тем, как прихожане внимают ему, – есть ли высшая добродетель в трудные времена, чем смирение?

Куова мягко шагнул вперёд и посмотрел в глаза жрецу.

– Свобода.

– Свобода? – переспросил жрец, повернувшись к нему. – Ты, видно, предлагаешь спустить всех псов с поводков?

– Нет. Я предлагаю расковать людей.

Жрец расплылся в улыбке, будто к нему на службу привели заблуждающегося юнца, наивного мальчишку, путающегося в собственных убеждениях. Куова уже понял, что тот уже настроился показать всем, насколько невежественен осмелившийся поспорить с ним бродяга.

– Разве эти люди скованы? – поинтересовался жрец.

– Ложь, прорастающая в храме, надёжнее любых оков.

Жрец приоткрыл рот от удивления.

– Но почему же ложь?.. Человек волен выбирать свои дороги, но над ним всегда будут стоять воля Богини, заветы Спасителя, долг перед государством…

Настал черёд Куовы чувствовать себя терпеливым наставником.

– И первосвященник?

За спиной послышались чьи-то смешки.

Жрец нахмурился и потупил взгляд. Куова предположил, что теперь он лихорадочно продумывал, как выпутаться из собственной паутины лжи или хотя бы соскочить с неудобной темы. Раздалось тихое постукивание пальцев по дереву, и жрец поднял глаза.

«Ты не можешь оступиться, – подумал Куова. – Слишком долго ты впитывал и распространял ложь, придуманную духовенством».

– Ах, ну да, – со снисходительной улыбкой сказал жрец. – Конечно-конечно, люди должны быть свободны, должны проявлять себя… Но все мы знаем, к чему это приводит в действительности, не правда ли?

Куова промолчал. Он позволил себе пропустить ход, от чего на лице жреца отразилось ликование:

– Вот на юге, например, некий народ решил взять в руки оружие и отгородиться ото всех в горах. Они убивают всякого, кто покажется им на глаза.

Вновь Куова ничего не ответил. В некоторых спорах достаточно было выждать, чтобы оппонент сам загнал себя в ловушку.

– Такова твоя свобода. И вот скажи на милость, что заставило их избрать путь жестокости и бессмысленного кровопролития, как не отказ от смирения?

– Дело не в смирении, – покачал головой Куова.

– Тогда почему они предпочли отвернуться от нас?

Тишина.

– Так почему же?

Теперь ответа ждали все без исключения.

– Я думаю… – он на секунду задумался, подбирая слова, – это от недостатка веры.

– Вот и я об этом! – подхватил жрец. – Именно об этом я и говорю! Неверие не позволило им впустить в свои сердца смирение, и оттого…

– Им не хватило вашей веры.

– Что-что? – ошарашенно переспросил жрец. – Я не понимаю, о чём ты говоришь.

Щёки жреца побледнели, и Куова позволил себе незаметно возгордиться эффектом сказанных слов. Он не мог позволить себе большего, пока в зале находился куда более опасный противник. Абрихель не вмешивался, но взгляд его уже сделался убийственным. В воздухе повисло леденящее напряжение.

– С нас хватит! – рассержено бросил мясник. – Этот человек говорит, что веры у тебя меньше, чем золота в одежде.

– Не простакам вроде тебя рассуждать о вере! – подался вперёд жрец.

– И не продажным дельцам вроде тебя! – с несвойственным для него энтузиазмом выпалил Гольяс.

Старый аптекарь повернулся к Куове:

– Мил человек! Так, по-твоему, Спаситель не завещал нам падать на колени, чуть ветер дунет?

– Кого ты слушаешь? – проскрежетал жрец. – Ты первый раз в жизни его видишь!

– Ну это определённо всё меняет! – съязвил в ответ Гольяс. – Я вот не впервые вижу, как ты говоришь о вере и добродетели. А сколько ты месяц тому с меня содрал за то, чтобы, простите, люди, сыну моему кусочек кожи отрезать? Что же ты о своих добродетелях умалчиваешь?

– Да за бесплатно тебя похоронили бы раньше! Вот какова твоя благодарность, книжник?!

– Головной верблюд задаёт темп каравану, – подловил его аптекарь. – Как на брюхо завалится, так ещё долго остальные на месте топтаться будут.

– Какой верблюд?! Какой караван?! Я говорю, что нечего слушать кого попало! Неужели не понятно?

– Да уж понятно! – бросил мясник. – Тебя мы тоже знать не знаем!

Приглушённый смех сменился откровенным улюлюканьем.

– Храм Спасителя – не место для шутов и смутьянов, – раздался жёсткий голос, и все мгновенно замолчали.

Куова понял, что всё это время Абрихель подмечал слабости обоих оппонентов, а теперь наконец сам вступил в игру. Все застыли, ожидая, что он скажет.

– Вы собрались порассуждать о вере, о свободе, – продолжил он полным презрения тоном. – Что вы знаете о свободе? Свобода – это не вечная беззаботность и благоденствие. Это бремя веры в то, что в нужный момент сможешь остановиться перед соблазном.

Он подплыл к ограждению и удовлетворённо усмехнулся, когда прихожане в страхе отпрянули от него. Прошёлся вдоль, ведя длинными пальцами по бледной каменной поверхности.

– Всё, что этот бродяга вам наговорил – пустой звук, – заключил Абрихель. – Если дать каждому волю, то в конце пути нас будут ждать хаос и отчуждение.

Он бросил пренебрежительный взгляд на жреца, так что тот поспешил спрятать трясущиеся руки в рукавах. Потом пристально взглянул на Куову; в светло-карих глазах сверкнула искра гнева.

– Задайтесь вопросом, – сказал он. – Спросите себя, для кого вы только что послушно раскрыли уши? Неужели вас не смущает, что