— Как примечательно сказано: «Из места, которое мы называем Эйфельхаймом».

Шерон подумала, что Том не столько жалуется, сколько бахвалится, будто бы он влюблен в ту кирпичную стену, о которую бьется головой. Ладно. Они оба вылеплены из одного теста. Ей это немного напомнило о бесконечных жалобах собственной матери на здоровье. Не то чтобы мать находила удовольствие в том, чтобы быть больной, но ее распирала гордость по поводу непреодолимости ее недугов.

Шерон лениво пролистала распечатки, задумавшись над тем, как выставить Тома из квартиры. Он буксует и портит ей жизнь. Она вернула ему папку.

— Тебе нужны еще данные.

— Bozhe moi, Шерон. Ya ne durak! Скажи мне что-нибудь, о чем я не знаю! Я искал и искал. КЛИО перевернула весь Интернет в поисках упоминаний об Эйфельхайме.

— Ну, не все есть в Интернете — парировала она. — Разве в архивах и на дальних полках библиотек мало покрытых плесенью бумаг, которые никто не то чтобы не сканировал, но даже не читал? Я подумала о том, что вы, историки, делали до того, как получили компьютеры, — рылись на пыльных полках, сдувая паутину.

— Ну, — протянул Том с сомнением. — Все, не размещенное в Сети, может быть отсканировано по запросу.

— Это если ты знаешь, что такой документ существует. А как насчет того хлама, который не внесен ни в какие каталоги?

Том поджал губы и посмотрел на нее. Медленно кивнул

— Там было несколько малозначительных единиц, — сознался он. — Тогда казалось, что ничего важного они из себя не представляют, но теперь… Хорошо. Как говорится, Cantabit vaceus coram latrone viator. — Том улыбнулся Шерон. — «Путник, у которого ничего при себе нет, может распевать в присутствии разбойника», — перевел он. — Что ему терять, как и мне?

Он откинулся в кресле и вперился в потолок, рассеянно потягивая себя за нижнюю губу. Шерон улыбнулась. Ей был известен этот симптом. Том — нормальный парень, но похож на старый мотоцикл. Чтобы завелся, его надо хорошенько пнуть.

* * *

Том ушел в библиотеку, и тут Шерон заметила, что экран КЛИО по-прежнему светится, и с досадой вздохнула. Почему Том всегда уходит и ничего не выключает? Компьютер, свет, магнитофон, телевизор. Куда бы он ни уходил, Том всегда оставлял за собой след из закипающих электроприборов.

Она пересекла комнату, чтобы выключить его компьютер, но, занеся палец над сенсорным планшетом, замерла при виде пустой клеточки. Эйфельхайм… Зловещая черная дыра, окруженная созвездием жилых деревень. Здесь, должно быть, однажды произошло что-то ужасное. Что-то столь дурное, что люди и семь столетий спустя сторонились этого места, хотя и забыли уже почему.

Резким движением она выключила машину. «Не будь дурочкой», — сказала она себе. Но одна фраза Тома так и не шла из головы. Сам собой возник вопрос: «Что если?..» Вот тут все и изменилось.

Дитрих вышел из церкви, и его взору предстал пострадавший и встревоженный Оберхохвальд: соломенные крыши перекосило; ставни слетели с петель; в загоне, выходящем на луг, носились и блеяли овцы. Женщины пронзительно визжали или прижимали к себе плачущих детей. Мужчины бегали, что-то крича и размахивая руками. Лоренц Шмидт стоял в дверях кузницы, стискивая в руке молот и оглядываясь в поисках врага.

Дитрих вдохнул удушливо резкий запах дыма. От края портика, откуда он мог разглядеть дальний конец деревни, он увидел охваченные пламенем соломенные крыши. Еще дальше, за общинным лугом, над Большим лесом, там, где до этого было лучезарное свечение, носились и сталкивались друг с другом черные тучи.

Грегор Мауэр, стоя на верстаке в своем дворе, кричал и указывал руками на мельничный пруд. Его сыновья, Грегерль и Сейбке, спешили мимо с ведрами в тонких руках. Терезия Греш бегала от дома к дому, отправляя людей к речному потоку. На той стороне дороги на Оберрайд цепи с лязгом подняли решетку замка Манфреда, и отряд солдат рысцой устремился вниз с Замкового холма.

— Это адов гнев, — сказал Иоахим. Дитрих обернулся и увидел юношу, осевшего у притолоки. Рядом с ним на дверном косяке, открыв клюв и распустив когти, парил орел св. Иоанна Богослова. Глаза Иоахима были широко раскрыты от ужаса и удовлетворения.

— Это молния, — сказал Дитрих. — Она подожгла несколько хижин.

— Молния? Без единой тучи на небе? Где теперь твой разум?

— Тогда это тот же ветер, что опрокинул лампады и свечи! — Потеряв терпение, Дитрих схватил Иоахима за руку и отправил пинком вниз по склону холма по направлению к селению.

— Быстро, — сказал он, — если огонь распространится, деревня сгорит дотла. — Дитрих завязал края подризника узлом на уровне колен и присоединился к толпе, бегущей к мельничному пруду.

Минорит остановился на полпути.

— Этот огонь сверхъестественен, — сказал он, когда Дитрих пробегая мимо. Затем Иоахим повернулся и стал взбираться обратно к церкви.

* * *

Хижины батраков — в лучшем случае бедные хибары — были поглощены пламенем, и селяне оставили мысль спасти их. Макс Швайцер, сержант из замка, организовал живую цепь, па которой вода ведрами подавалась от мельничного пруда к горящим домикам фригольдеров. Беспризорная домашняя живность металась в панике, лаяла и фыркала. За одной козой, удравшей вверх по дороге, погнался Никел Лангерман. Швайцер жезлом в правой руке указывал то туда, то сюда, направляя общие усилия. Больше ведер на дом Фельдмана! Больше ведер! Он хлопнул жезлом по кожаной штанине и, поймав Лангермана за плечо, направил того обратно к огню.

Сеппль Бауэр, сидя верхом на крыше домика Аккермана, Уронил ведро, и Дитрих изловчился его поймать.

Дитрих проложил дорогу через камыши и метелки, окружавшие мельничный пруд, в начало живой цепочки, где Г ре-гор и Лоренц, по колено в воде, наполняли и передавали ведра на берег. Грегор на мгновение остановился и вытер рукой пот со лба, оставив грязный след. Дитрих протянул пустое ведро. Каменотес наполнил его водой и вернул Дитриху, а тот передал ведро следующему по цепочке, где уже освободили место для священника.

Грегор, доставая очередное ведро из воды, тихо выдохнул.

— Это не обычный огонь. — Стоявший рядом с ним Лоренц взглядом показал, что услышал сказанное; но сам промолчал.

Другие поблизости тоже бросили украдкой взгляд в его сторону. Миропомазанный священнослужитель. Он должен знать ответы. Прокляни пламя! Взмахни над ним берцовой костью св. Екатерины! На мгновение Дитриха охватил гнев, и мелькнуло сожаление, что он навсегда лишен холодного, схоластического рационализма Парижа.

— Почему ты говоришь так, Грегор? — спросил он мягко.

— Я в жизни не видел ничего подобного.

— Видел ли ты когда-нибудь турка?